Рюрик

— Есть ли еще предложения у каст либо отдельный лиц? — растерянно спросил Бэрин и внимательно оглядел присутствующих. Даже волохи, приглашенные на совет, могли высказать свое мнение. Однако лица их были бесстрастны; им было решительно все равно, кто будет опекуном Олафа. Верховный жрец хотел было уже собирать голоса, но вдруг поднялся посол Эбон.

— Я благодарю за честь, какую оказали мне на совете, — мягко улыбаясь, сказал он, — но… вряд ли мне под силу справиться с этим серьезным и ответственным делом.

Бэрин остановил его:

— Мы все хорошо тебя знаем, и слова твои могут лишь свидетельствовать о гордыне…

Умное, продолговатое лицо посла, с высоким лбом и прямым тонким носом, слегка зарделось.

— Ты должен понять меня правильно, Бэрин. Почтенный рыбак Аннель побывал со мной однажды в гостях у фризов и поэтому… — Эбон обернулся к Аннелю и, улыбнувшись, кивнул ему головой. — Поэтому, да!

Все засмеялись, а Аннель горделиво ответил:

— Да! Я понял, что ты хороший человек.

Все опять засмеялись, а Эбон, выждав тишину, добавил:

— Но Аннель не учел, что я уже много лет служу послом и еще очень нужен именно в этом своем качестве. — Он обернулся к Рюрику. — Так, мой князь?

— Так, — растерянно ответил Рюрик. — Эбон прав. Каждый хорош на своем месте. А я разве гожусь в опекуны Олафу? В военном же совете я и так никому не отказывал…

— Хватит! — гневно крикнул Бэрин и чуть не сказал вслух: «Вы что, слепые котята. Или и вас подкупили, что вы отказываетесь в пользу этого мерзкого Юнки?» Он тяжело дышал, покраснел от злости. Чувствовалось, что он старается сдержать себя, но это у него плохо получалось. Присутствующие затихли, не понимая, отчего верховный жрец пришел в ярость.

И тут Рюрик, пользуясь тишиной, быстро и взволнованно проговорил:

— Я считаю, что опекуном Олафа может стать только… главный жрец племени друид солнца Бэрин! Мы все почитаем и любим его; кроме того, мы все ведаем, что он дальновиден и прозорлив.

Верховный жрец онемел. Друиды ахнули. Юнка вскочил с места и закричал:

— Я так и знал!

Друид ветра схватил его за плечи и рывком усадил на место.

— Бэрин спас жизнь многим из нас, выступив в поход вместе с Диром против войска Истрия, — немного успокоившись, громко сказал Рюрик, но ему не дали договорить.

— Верно! — восторженно кричали воины.

— Бэрин! Бэ-рин! — неслось со всех сторон все громче и громче. Рюрик, перешагивая через ноги сидящих, добрался до верховного жреца и крепко обнял его.

— Смотри не соврати Эфанду! — озорно шепнул он на ухо Бэрину, зная, что тот наверняка доволен своей новой обязанностью, и вдруг почувствовал, как лицо его вспыхнуло…

Сердечная рана

Прошел год, как умер Верцин. Год печали, тоски и щемящего душу горя. Эфанда стала старше на целый год, почти всегда была задумчива, грустна и молчалива. Но молодость берет свое, и красота ее расцвела. Это видел даже тот, кто не хотел видеть в ней женщину.

«Эфанда — ребенок, — так говорил себе Рюрик. — Она девочка!»

Эфанда же любила Рюрика давно. Она еще ребенком любовалась его воинским нарядом, восхищалась его смелостью и мужеством. Она заставляла отца повторять снова и снова рассказы о подвигах князя на поле брани, и глаза Эфанды то гневно разгорались, то темнели от страха за ее героя. Знала она и о сомнениях Рюрика, о его борении с самим собой и жалела его. А жалость сродни любви у словенских женщин…

Унжа своим материнским чутьем угадала любовь дочери и… одобрила ее выбор. Видела она, что и Рюрик тянется к Эфанде. «Так что же он не решается поговорить с ней, с матерью? У него две жены. Они уже стары. И у него нет сына. Третья, молодая, жена родит ему сына, и не одного, а много сыновей». Так думала старая Унжа, принесшая своему Верцину пятерых сыновей, из которых один Олаф скрашивал ее пустые отныне, после смерти Верцина, годы. И текли по темным сморщенный щекам Унжи крупные слезы, и она легко смахивала их своей узловатой широкой ладонью.

Олаф также заметил перемены в любимой сестре и не сразу, но все-таки связал эти перемены с Рюриком, который вдруг начал передавать Эфанде поклоны, иногда и по нескольку раз в день.

Как-то на состязаниях, в которых принимали участие самые искусные конники племени, князь в очередной раз попросил Олафа передать привет прекрасной Эфанде. Подождав, когда рикс отъехал в сторону и заговорил с другими наездниками, Олаф наклонился к своему другу Стемиру, конь которого ни на шаг не отставал от коня юного вождя, и тихо, с обидой сказал:

— И долго он будет ей через меня кланяться?

— А ты возьми да и спроси его об этом! — посоветовал тот и рассмеялся. Олаф немного помедлил и, решившись, тронул коня.

— Прости, князь, — взволнованно заговорил Олаф, поравнявшись с Рюриком, и резко натянул повод. Рюрик оглянулся, остановил коня.

— Слушаю, Олаф, — грустно улыбнувшись, сказал он и с легкой завистью, с той доброй завистью, с какой зрелость взирает на юность, окинул взглядом молодого вождя. Но тут же лицо князя помрачнело. — Я слушаю, мой вождь! почти сурово повторил Рюрик.