Рюрик

К вечеру же на улице оружейников заблеяли овцы. И не одна, и не две, а все сразу. Жрецы еще больше обеспокоились. И всю ночь они приносили жертвы богу Велесу, прося его отвести беду от рарогов. Всю ночь творил молитвы Святовиту Бэрин, вспоминая подходящие предвещания. Вспотевший, грузный, ходил он от окна к окну и с ужасом пришел к мысли, что даже перед неожиданным нападением германцев ничего подобного с живьем не происходило. А что это были знаки, и знаки грозные, вещие, он был в этом уверен. Может, это он, бог иудеев, готовя нас к новым испытаниям, предупреждает нас: «Ждите, должно свершиться…» Вот только что должно свершиться? Пока Бэрин этого не знал. Что же он должен сказать вождю и князю? К чему готовить соплеменников? Ведь к утру они ждут от него толкования… И тут он вспомнил: гуси гоготали в сторону ольхового леса, на восток. Святовит всемилостив! Восточный ольховый лес! Это же… Нет! Врагов оттуда быть не должно! А улица гончаров? Она на северо-востоке. Так, так, верховный жрец… А улица оружейников? Юго-восточная! Итак, верховный жрец, вести идут с востока!.. Но почему такие злые? (c)т кого такие вести идут с востока? Вот вопросы, на которые надо завтра утром дать ответ князю, вождю и всему племени… Ну, верховный жрец, думай! И Бэрин, заметно оживившись, вспоминая подробности прошедшего рокового дня, стал разгадывать предзнаменование…

Князь в это время находился в доме вождя. Они решали, сколько скота нужно принести в жертву богам, чтобы умилостивить их. А что боги требуют жертв — в этом никто не сомневался.

Старая Унжа не могла настаивать на том, чтобы беседа вождя и князя проходила в ее присутствии, но она приказала, чтобы слуги не входили в комнату, где совещались ее сын и зять. Она сама приносила им горячую еду и вкусное ягодное питье, сама заботливо суетилась возле очага. Наконец, не выдержав, глухо и удрученно проговорила:

— Рюрик, я думаю… весть была богами послана нынче непростая.

— Я тоже так думаю, — ответил князь и вопросительно посмотрел на нее, зная, что у старых людей особое чутье.

Глубоко и тяжело вздохнула в ответ вдова Верцина. Она взяла убрус со скамьи, накинула на плечи н съежилась под ним как от холода. Убедившись, что сын и зять смотрят на нее во все глаза и ждут откровения, она низким голосом сказала:

— Мне который раз снится один и тот же сон… Рюрик вздрогнул, вспомнив свой сон о ласточке под крышей. Он приснился ему более десяти лет назад, но время от времени князь вспоминал его, и эти воспоминания были так свежи, как будто сон приснился ему только вчера. «Уж не пророчество ли то начинает сбываться?» — горько подумал князь, но вопрос задать побоялся.

Вдова угадала угрюмую задумчивость Рюрика и, кивнув головой, начала свой рассказ:

— Будто мы идем далеко-далеко… и будто у всех у нас длинные волосы, и мы путаемся в них. А дорога луной освещена… Волосы не дают нам идти, и мы пытаемся их расчесать, но не можем. И тогда мы стали стричь их друг у друга.

Рюрик, внимательно слушавший вдову, вздрогнул и обреченно произнес;

— Значит, надо готовиться к большой и трудной дороге… Но куда?

— Это сегодня ночью узнает Бэрин, — с горестной безысходностью ответила Унжа. Ее высохшее тело, укрытое серым убрусом, как бы растворилось в вечерних сумерках, и князю стало отчего-то жутко.

Олаф удивленно переводил взгляд с матери на Рюрика и обратно, но ничего не понимал. Ему казалось, что мать и князь уже заранее о чем-то договорились и вот теперь разыгрывают его. Но, внимательно вглядевшись в отрешенное лицо князя и в горестную позу матери, он понял, что происходит что-то важное, ужасное, с чем ему, молодому вождю, еще не приходилось сталкиваться.

— А мне почему-то ничего не снится! — Он хотел сказать это весело, но вышло как-то растерянно и не к месту, и юный вождь засмущался своей так некстати прорвавшейся удали.

Ни князь, ни мать ничего ему не ответили… А в это время первая жена князя рарогов Руцина, сидя на ложе в своей одрине, растерянно и сердито вопрошала себя: «Ну что, Руцина?.. Ты — первая жена рарожского князя, ты прежде всего свейка! Как ты растолкуешь все то, что случилось? Пора тебе по всем разобраться! И прежде всего, как тебе, первая, но нелюбимая теперь жена князя, жить дальше?»