Риверстейн

Мужчина почти зарычал, и меня обдало ледяной волной. И тут я ощутила… что-то странное. Как будто меня коснулось на шее легкое перышко и это перышко аккуратно так, но настойчиво прошлось по моей шее, потом щеке, пощекотало лоб и стало погружаться, погружаться внутрь моей головы!

Я не выдержала, взвизгнула и вскочила.

И невероятно как он вдруг оказался прямо передо мной! То есть я была совершенно уверена, что мужчина сидит за соседним столиком, все так же, чуть расслабленно, вполоборота ко мне и через мгновения без единого движения он оказывается передо мной, так близко, словно собирается поцеловать! и я уже неотвратимо погружаюсь в черные омуты его глаз, которые словно выплескиваются из берегов, черный дым стелиться из зрачков, окутывая его лицо и оно дрожит, меняется…и сквозь одно лицо проступает совершенно другое!

И я вместо обычного, вполне заурядного мужского лица вижу настоящее: чуждое и…страшное. Он словно становится выше ростом… значительно выше, и шире, я мельком замечаю бронзовую кожу, темные волосы до плеч, мощные плечи и руки, странное тусклое кольцо, висящее на шнурке в разрезе ворота и снова вижу его глаза: нечеловеческие, черные глаза с желтым ободком вокруг прямоугольного, как у зверя, зрачка, из которых, о, ужас! струится серо-черный дым!

У меня кружится голова, слабость сковывает тело, а мужчина все ближе. Желтый ободок в его странных глазах становится ярче, вспыхивает золотым, это завораживает и пугает одновременно.

Он смотрит не отрываясь, и мне кажется, что я тону, словно меня засасывает в черную дыру или воронку. И меня тянет, тянет на какую-то невероятную глубину и я знаю, что там от меня, моего сознания и души, ничего не останется!

Очередная волна ужаса окутала меня с головой, и я не выдержала. С воплем подскочила, стряхивая морок, опрокинула лавку, задела чашку и остатки сбитня липкой жижей выплеснулись на стол, а я с коротким, придушенным всхлипом оттолкнула от себя мужчину и подвывая, бросилась к двери!

И только пробежав версту от деревни, я остановилась и без сил привалилась к шершавому стволу кряжистого дуба. И осознала, что ивовая корзина со столь необходимыми снадобьями, рукавицами и купленной в лавке сладкой булкой, осталась стоять на полу харчевни, возле ножки стола! Я застонала в голос, медленно сползла и уселась на корточки, обхватив колени руками.

И только сейчас заметила крепко зажатое к кулаке…кольцо?

Что это? Я медленно раскрыла ладонь, в ужасе уставившись на собственную руку.

Закрыла глаза, досчитала до десяти и снова открыла. Оно было там. Кольцо. Тусклая серая спираль на кожаном шнурке- разорванном. Тупо смотрю на него еще минуту. Нет, я все же не совсем безмозглая, и уже понимаю, что когда отталкивала то страшное, с не человеческими глазами чудовище, каким-то образом умудрилась сорвать этот шнурок с его шеи, но вот воспринять это событие и как-то его переварить мой разум категорически отказывался!

Что мне теперь делать я не знала. Одно знала совершенно точно: обратно я не вернусь ни за что.

Очень хотелось разрыдаться в голос, просто от страха и непонимания, но я не стала. Вряд ли мне сейчас это поможет.

Когда ноги окончательно затекли, я все-таки встала и кряхтя, как старуха, медленно поплелась в сторону приюта. Тусклую спираль на шнурке просто засунула в карман, что с ним делать решу потом, сейчас были проблемы поважнее.

* * *

До приюта я добрела уже впотьмах, еле переставляя от усталости и пережитого ужаса ноги. Горестно размышляя о том, что же я скажу травнице, и горько сожалея о забытой корзине, я даже не обратила внимания на застывшего за воротами привратника.

В коридорах было пусто, все на вечерних занятиях. Я доплелась до каморки травницы и со всхлипом открыла дверь.

— Данина, я…

Она вскинула на меня воспаленные, лихорадочно блестевшие глаза.

— Ксеня умирает.

Онемев, я мгновение смотрела на травницу, силясь понять, что такое она сказала, и как с моей безрассудной и веселой Ксенькой можно соотнести такое страшное слово как «смерть». А потом бухнулась на колени перед кушеткой.

Подруга лежала спокойно, словно спала. Чуть влажные ее кудряшки потемнели от пота, и завитки прилипли к бледному лицу, с которого словно схлынули все веснушки. Ресницы подрагивали, словно снился Ксени какой-то занимательный сон…

И пятна…

Столь красноречивые и жуткие в своей неотвратимости сине-фиолетовые пятна чернильной гнили, благодаря которым эта болезнь и получила свое название. Везде: на тонкой шее, на груди, крепких запястьях, животе… ужасные убийственные предвестники смерти…

— Ей стало хуже, когда ты ушла, — вытирая глаза ладонью, сказала Данина, — я ничего не могла сделать…

Я молча села на кушетку, обняв худенькое тело подруги.

— Ветряна… — начала, было, Травница, но замолчала.

Я знала, что она хочет сказать. Нельзя трогать больного гнилью, чернильные пятна заразны, переползут с умирающего на еще живого, как паразиты поселятся в теле, сожрут, подточат изнутри. Но мне было все равно. На всей земле у меня только одна родная душа, один близкий человечек. И я не оставлю ее.