Риверстейн

— Расскажи, что ты знаешь о пропавших детях, — посерьезнела я. — мне кажется, это как-то связано с…тем самым. Хотя они уходят днем, но ведь тоже пропадают неведомо куда, так?

Радость парня, как рукой сняло.

— Не знаю я ничего, — глухо сказал он, — ничего… только вот…

— Что? Что только?

— Снятся они мне. Вижу, что сидят они в каком-то погребе сыром. Пол земляной, как нора какая-то… и страшно им… очень. Еще ходит там кто-то… жуткий, но его я увидеть не могу никак. Я вообще так странно там все вижу, словно чьими-то глазами, то одного ребенка, то другого. Поначалу, когда это началось, думал, мерещится, чудиться мне, а потом понял, что правда. Как о детях этих узнал. Специально в Загреб ездил, поспрашивал там у местных потихоньку, к харчевне покрутился. Мамке сказал, что по знахарству поехал разузнать. А сам- про ребятишек. Так там у местного старосты дочка пропала, десятилетка. Пошла к колодцу воды набрать и сгинула, как не было ее! Уж они ее всем Загребом искали, каждый уголок облазили, во все лазейки заглянули, нет девчонки! Я спрашиваю: а во что одета была? Они: то-то и то-то, в косе алая лента, платок с лебедями батя накануне подарил, шубка рысья… а я такую девчушку в своем сне накануне и видел. Только зареванную, грязную и в той яме. Но платок и шуба- все как сказано.

Я слушала затаив дыхание.

— Так рассказать надо! Старосте…

— Ага, рассказать! Да меня тут же под белы рученьки, да на центральную площадь, на костер поведут! Мявкнуть не успею! Как колдуна! Откуда же мне еще такие видения могут быть? Мракобесье… а если еще и про Зов прознают, даже до площади не доведут, на месте пристукнут.

— Да уж… — я загрустила, — тут уж не поспоришь… делать то что будем?

— Не знаю я.

Я осторожно положила руку ему на плечо. Хотелось рассказать больше, но… но как? Как рассказать то, что со мной случилось? Данила хоть и хорохорится, но еще мальчишка, не выдержит, расскажет кому, тогда обоих обережники и повяжут. Вместе и будем разжигать собой костер на площади Старовера. Это если до столицы довезут, а скорее у ближайшего столба успокоят, без церемоний.

— Нам надо подумать, как помочь этим детям. — сказала я, — Данила, возможно, ты единственный, кто может, им помочь, и обязан это сделать! Не знаю почему, просто чувствую, что это важно.

— Но как?

— Тебе надо попытаться рассмотреть больше в своем сне. Ты сможешь это сделать? Увидеть какие-то детали, мелочи… что — то, что подскажет где они находятся и как туда попали.

— Мне это не нравится, — хмуро отвернулся парень, — я не хочу этого! Там так жутко. К тому же, я не контролирую это. Все случается само собой, иногда я засыпаю и словно попадаю в тело одного из детей.

— Им тоже там страшно и жутко, — жестко сказала я, — только эти дети на самом деле сидят в яме, а ты нет.

Данила пристыжено отвернулся.

— Я попробую. Попробую…рассмотреть больше.

— Вот и хорошо, — сказала я поднимаясь. Пора было возвращаться, а то еще хватятся меня, искать начнут.

— Кстати, — вспомнила я, — у вас в Пустошах не происходит ничего… необычного?

— Вроде, нет, — почесал затылок парень, — разве что вдовица купеческая вчера чуть избу не спалила с испугу, еле залить успели, хорошо- осень на дворе, огонь лизнул только, да и издох. А летом бы и головешек не осталось!

— А что случилось? — заинтересовалась я?

— Да почуялся ей покойный муж сдуру. Блажила на все Пустоши, мол, зашел в сени и кулаком на нее машет, как при жизни махал, особенно спьяну. Баба — то перепугалась, свалилась от страха на пол, лучину сбила. Да пока без чувств валялась, огонь с лучины на одеяло перекинулся, а там и оконные завеси занялись. Хорошо, соседка козу только подоила, через огород в избу шла, вот и увидела, как из купеческих окон дым валит! Вытащили купчиху, дом только с одного бока подгорел, а она все плачет, да про покойничка орет! Скаженная! Ладно, Ветряна, бывай! Ты заглядывай, я завтра приду, если получится!

И Данила осторожно выглянув в щель, убедился, что рядом никого нет, скользнул из часовни и растворился в ельнике.

Я спустилась по истертым ступенькам, размышляя о не в меру ретивых местных покойничках. К вечеру заметно похолодало, северный ветер рассержено швырял в лицо мелкую ледяную стружку, то ли ледяной дождь, то ли мокрый снег. Звезд не видно, небо затянулось хмурой свинцовой тучей, брюхом цепляющейся за острые вершины сосен. В редких прорехах тучи, как в вспоротых ранах, бледно серебрится молодой месяц.

В ельнике, куда скользнул Данила лежит густая, плотная тень, и кажется, что кто-то смотрит оттуда на меня, наблюдает. Я поежилась, всматриваясь в темноту. Стало неуютно и страшно.

— Данила? — неуверенным шепотом позвала я.

Тьма не ответила, но словно стала еще плотнее и гуще, мелькнули желтые, звериные глаза. я отпрянула. Волк! Неужели подошел так близко к Риверстейну? И я здесь совсем одна… и глупый Данила убежал через ельник, может, его уже доедает под ближайшим кустом волчья стая?