Роберт Бернс

У моей матери был старый дядя, у которого она жила в молодости; славный старик, — а он и вправду был очень добр, — ослеп задолго до смерти, и для него не было выше наслаждения, чем сидеть и плакать, слушая, как моя мать поет эту простую старую песню...

Именно в этих настроениях, именно в этих грустных истинах надо искать разгадку, отчего Религия так дорога нищим и несчастным чадам человеческим. Если все это только выдумка, существующая лишь в воспаленном воображении восторженного ума, то —

Какая Истина дороже этой лжи?

(Юнг, Ночные думы)

Мои вольнодумные размышления иногда вселяют некоторый скептицизм, но потребности сердца всегда опровергают холодное философствование...»

Длинные, вдумчивые, до глубины души откровенные письма пишет Бернс миссис Дэнлоп. В них он весь — от его скептических рассуждений о религии и обществе до горячих «потребностей сердца», которому хочется во что-то верить, даже если это «выдумки восторженного ума». В миссис Дэнлоп живой, иронический ум много видавшего и много пережившего человека соединен с путаным, непоследовательным, часто наивным мировоззрением. В нем смешались и религиозное воспитание, и благотворный скепсис Вольтера, которого она очень чтит, и доброе, человечное учение Руссо, чьи книги она читает с удовольствием. К сожалению, она не только сама пишет слабые стихи, но и покровительствует «самородкам» — на них сейчас в Шотландии мода! В ее доме давно живет девушка из крестьянской семьи — Дженни Литтл. Дженни очень некрасива, набожна и восторженна и к тому же сочиняет ужасающие стихи. Миссис Дэнлоп в восторге от поэтических упражнений бедной Дженни: ей хочется, чтобы у нее на молочной ферме рос собственный Вергилий.

Она непрестанно посылает Бернсу «на отзыв» эти ни на что не похожие вирши. Бернс в душе и сердится и обижается. Подчас у него пропадает охота делиться с миссис Дэнлоп своими мыслями и стихами — неужто она не видит разницы между ним и Дженни? Но кому же, если не миссис Дэнлоп, показывать свои произведения? Песни он посылает Джонсону, их поет Джин, но ему непременно надо показать все, что он пишет, человеку образованному, начитанному, посоветоваться с ним, поспорить. Здесь, в Дамфризе, он еще ни с кем не знаком, а о своих соседях по ферме он пишет, что «прозу они знают лишь по молитвам и псалмам и ценность ее определяют, как свою домотканину, — на локти; что же касается муз, то они имеют о поэте такое же понятие, как о носороге...».

Поэтому встреча с громкоголосым добродушным капитаном Ридделом очень обрадовала Бернса.

В первый же вечер, который он провел с Ридделом у громадного камина за стаканом отличного хереса, он понял, что теперь ему есть с кем делиться своими замыслами, есть кому читать свои стихи. Оказалось, что капитан неплохо играет на скрипке и даже сам кое-что сочиняет. Для Бернса это было просто кладом: наконец он сможет прослушать все мелодии, которые ему посылает Кларк, и те мотивы, которые он собрал и по-своему, без аккомпанемента, записал во время поездок по Шотландии. Риддел по совету Бернса подписался на весь «Шотландский музыкальный музей» и первый же том отдал переплести вперемежку с пустыми страницами, на которых Бернс обещал записать историю каждой песни и стихи, не вошедшие ни в одно издание.

Риддел искренне привязался к Бернсу. Он отдал ему в полное распоряжение свой «Эрмитаж» — небольшой домик, увитый зеленью, где в холодные дни можно затопить низкий кирпичный камин и разложить рукописи на широком каменном столе, — Риддел уверял, что этот камень некогда служил надгробием храброму рыцарю.

К сожалению, у Бернса почти не было времени «отдаваться служению музам»: он писал, что «только в светлые промежутки кладет свою мозолистую ладонь на затянутую паутиной лиру, как старуха на колесо своей позабытой старой прялки...».

Осень выдалась дождливая, и, хотя яблоки успели снять и продать вовремя, урожай зерновых частью пропал. Постройка дома шла медленно: то не хватало материалов, то нельзя было достать рабочих. К вечеру Бернс от усталости еле мог добраться до постели. Но он так ненавидел «плаксивый визг жалоб», что в письмах, — а он писал их очень много, — всегда слышишь его уверенный, спокойный голос.

Джин терпеливо ждала его в Мохлине, а когда они не виделись, писала ему письма аккуратным мелким почерком: никто не знал, как она тайком училась писать красиво, чтобы Роберту было приятно читать ее письма. Все его ответы она тщательно прятала в сундучок и по сто раз перечитывала, пока не выучивала наизусть: