Роберт Бернс

И третья — самая лучшая — об их любви:
Поцелуй — и до могилы
Мы простимся, друг мой милый.
Ропот сердца отовсюду
Посылать к тебе я буду...

Не любить бы нам так нежно,
Безрассудно, безнадежно,
Не сходиться, не прощаться,
Нам бы с горем не встречаться!19

Будь же ты благословенна,
Друг мой первый, друг бесценный,
Да сияет над тобою
Солнце счастья и покоя...

Из Эдинбурга Бернс уехал, еще больше закрепив свою дружбу с Александром Каннингемом, Вильямом Смелли и Питером Хиллом.

В долгих ночных бдениях Вильям Смелли обсуждал с Бернсом политическое положение во Франции и в Великобритании, и всякий раз его поражали глубокие знания и блестящий ум Бернса. Перед отъездом Питер обещал ему посылать с оказией любые книги. А славный добродушный Кэннингем, который так изумительно пел все песни Бернса, познакомил его со своим другом Джоном Саймом: тот собирался переезжать в Дамфриз, где ему дали место инспектора гербового сбора.

Сайм решил купить под Дамфризом небольшой дом и перевезти туда свои книги, коллекции и гербарии. Он заранее просил Бернса приезжать к нему в любое время, добавив, что будет беречь и хранить каждую строку песен и стихов, написанных рукою Бернса.

Этих стихов накопилось уже очень много.

Часть из них вошла в три тома «Музыкального музея» Джонсона.

Остальные лежали в списках у друзей и у самого автора.

А что делает все эти годы мистер Вильям Крич, так дешево купивший у Бернса драгоценное авторское право?

Отношения с Кричем у поэта были более чем холодные. Еще в октябре, перед самым переездом в Дамфриз, Бернс писал Питеру Хиллу, сообщая, что не ответил — и не желает отвечать! — на письмо Крича:

«Кстати, я дьявольски здорово отомстил Кричу. Он написал мне изящное, тонкое письмо с сообщением, что собирается печатать третье издание, и так как он «по-братски» заботится о моей славе, то желает добавить все новые стихи, которые я с тех пор написал, за что я буду щедро вознагражден двумя-тремя экземплярами для подарка моим друзьям!!!»

Прошло почти полгода — и Крич снова написал Бернсу, упрекая за молчание и прося его прислать новые вещи. Теперь он обещал уже не два-три, а «сколько понадобится» экземпляров нового издания стихов, а также какие-нибудь нужные Бернсу книги.

О том, чтобы оплатить новые стихи, Крич и не заикался.

Перспектива увидеть свои стихи в новом, двухтомном и «элегантном» издании, как обещал Крич, была весьма соблазнительна. 16 февраля 1792 года Бернс написал Кричу так:

«Сэр,

Только что получил ваше письмо, и если бы привычка, как всегда, не притупляла совесть, моя преступная беззаботность испортила бы мне жизнь: я давно должен был написать вам по этому самому делу.

Теперь попробую говорить на языке, которым я не очень владею. Стану, насколько могу, деловым человеком.

Думаю, что при самом грубом подсчете я смогу добавить к вашим двум томам примерно около пятидесяти страниц нового материала. Притом я должен очень многое исправить и переделать. Вы сами понимаете, что эти новые пятьдесят страниц принадлежат мне столь же безоговорочно, как резиновый наконечник, который я сейчас надел на палец, порезавшись при чинке пера. Несколько весьма мне нужных книг — вот вся компенсация, которую я прошу от вас, не считая экземпляров нового издания, — они мне понадобятся, чтобы дарить мою книгу в знак дружбы или благодарности».

Далее Бернс указывает, кого из друзей привлечь к работе над переизданием: