Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ)

— Вы совсем рехнулись! — не смог обуздать себя Циммерман. — «Уистлер» закрыли десять лет назад. Как я слышал, он наполовину сгорел во время лесного пожара. Пожарный инспектор ни за что не позволит зажечь двести свечей в этой пороховой бочке! И вообще, за каким дьяволом вам понадобились свечи?

— Для настоящей атмосферы. Мистер Шевановски говорит, что пожарный инспектор будет присутствовать. Также он говорит, что всё должно быть так. И так будет. Tehty ja tehty![38]

— Ни за что, ни за что. Никогда не получится. Никаким хитровывернутым способом.

Бледная рука Ван Хельсинга вытащила из другого кармана чековую книжку. Потом ручку. Со щелчком выскочил стержень.

— Какую сумму я должен направить вам? — спросил он, изготовив ручку к работе.

* * *

Обратная перемотка на тринадцать часов назад.

В разноцветном неоновом сиянии голливудской ночи Эрик Ван Хельсинг ждал возле «Русского зала» великого человека. Да, великого. Он всегда так считал, с тех пор как увидел первый нуарный фильм Мортона Шевановски «Детектив в клетке», снятый ещё в 1940 году. Увидел его в 1963 году по телевизору в задней комнате парикмахерской, куда он пришёл поиграть в карты с мистером Балогом, парикмахером и своим другом. Пятнадцатилетний Эрик уже поднаторел в искусстве транжирить деньги. «Детектив в клетке» рябил помехами, местами выцвел, по экрану туда-сюда бегали волны. И всё же строгая чёрно-белая картина с грубым, неожиданным и тёмным насилием породила у Эрика мечты о встрече с человеком, у которого хватило фантазии сделать этот фильм… и другие нуарные фильмы, такие как «Дьявол в свитере» и «Беги, убийца, беги», а также более поздние, как, например, «Темница болгарской девушки». А ещё незабываемый, насыщенный действием спагетти-вестерн «„Танцуй“, — сказал ворон на седьмой день», со сценой, где поезд переехал пленного солдата Конфедерации. Там было столько магии!

Эрик расхаживал взад-вперёд перед входом в ресторан. Такси из «Холидей Инн» в Сенчури-Сити давно уехало. Двое мальчишек-парковщиков продолжали поглядывать на него: может, они никогда прежде не видели такого сияюще-жёлтого костюма, заботливо выбранного для поездки в солнечную Калифорнию? Или красного галстука аскот, очень яркого и предназначенного для привлечения внимания? Ибо что, кроме внимания, имеет ценность для человека?

Мистер Шевановски опаздывал уже на тринадцать минут, но для великого человека время, вероятно, было чем-то мягким и податливым, как глина. Не стоило беспокоиться.

Ещё минут пятнадцать спустя Эрик увидел, как «мазерати-бора» цвета морской волны — 1974 года выпуска, как он решил, поскольку хорошо знал эти машины, — свернула с бульвара Ла Сьенга и с рвом остановилась под красным тентом, где поджидали клиентов мальчишки. И Эрик сразу понял, что это должен быть мистер Шевановски, его будущее.

Ван Хельсинг два года шёл к этому моменту, когда окажется рядом с «борой» и суетливыми парковщиками, открывающими дверцу машины. От появления первой идеи спектакля в Женеве к её доработке в Копенгагене и, наконец, письму, отправленному из Баку в адрес продюсерской фирмы, которая финансировала «Наплачь мне полный гроб». Потом были несколько месяцев томительного ожидания, пока в Монте-Карло ему не доставили письмо с голливудским обратным адресом. Так началась их переписка, и вот он, этот великий человек, мистер Шевановски собственной пер…

— Помогите! Мне не вылезти!

Был ли это человеческий голос или завывание ветра? Он был адресован мальчишке-парковщику, потому что великий человек никак не мог выбраться из «мазерати» своими силами. Поднялась суматоха, его вытягивали, а он брыкался худющими ногами, и в конце концов хрупкую фигуру в коричневом костюме извлекли из машины, как развернувшийся лист древнего пергамента. Едва встав на ноги — такие ненадёжные, — этот тонкий срез стареющего человечества потянулся назад в машину за металлической тростью. А затем упёрся ею в асфальт, как будто пытаясь сохранить равновесие на слишком быстро вращающейся планете.

— Спасибо, мой мальчик, спасибо! — выдохнул он высоким срывающимся голосом и добавил в спину парковщику, уже скользнувшему за руль: — Позаботься, пожалуйста, о моей машине.

А вслед за тем великий, но сморщенный и согбенный Мортон Шевановски посмотрел на Эрика Ван Хельсинга и сказал с улыбкой на лице, напоминавшем сушёное яблоко:

— Эрик!

Разумеется, он узнал Ван Хельсинга по фотографии, посланной семь месяцев назад. Узнал и протянул паучью ладонь.

— Дайте я вас обниму!

Эрик подошёл, но рев газующего «мазерати» уничтожил на мгновение любую возможность разговора. Великий человек, морщинистый и костлявый, пропахший нафталином так, что даже чрезмерный аромат одеколона не в силах был этого скрыть, всё же сохранил гриву седых волос почти такой же длины, как у Эрика. Когда «мазерати» умчался на парковку позади отеля, хозяин машины повернул шею, и тускло-коричневые глаза изучающе всмотрелись в Эрика.

— Спустя всё это время! Всё это время!