Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность

“Неужели мы можем не краснея ходатайствовать перед законодателями страны об издании новых законов для облегчения и расширения нашего дела – и в то же время не похлопочем о противодействии порождаемому им злу? Если таково будет ваше намерение, я ни за что не присоединюсь к этому ходатайству и всеми своими силами буду противиться расширению той промышленности, Которая в сущности является источником большего зла для занятых в ней людей, чем рабство для несчастных негров Вест-Индии. Как ни глубоко я заинтересован в фабричном деле, как я ни преклоняюсь пред политическим могуществом моей родины, но, зная по собственному опыту, сколько вреда и горя порождает это дело, при настоящих порядках, среди его работников, я не поколеблюсь сказать: пусть лучше погибает это дело! Пусть лучше погибает вместе с ним и политическое могущество нашей страны, если только оно покупается ценою всего, что дорого в жизни!”

Вскоре после того как этот адрес получил достаточную известность, Роберт Оуэн отправился в Лондон для переговоров с членами правительства о возможности принятия мер по защите рабочих и особенно детей на фабриках. В своем глазговском адресе он наметил несколько главных пунктов, которые следовало осуществить для улучшения условий детской работы. Он настаивал, чтобы дети не принимались на бумагопрядильные или другие фабрики раньше 12-летнего возраста (в то время они обыкновенно поступали в работу с шести и семи лет); чтобы работа, включая полтора часа для еды, не продолжалась долее двенадцати часов (тогда как взрослые, так и дети работали по четырнадцать часов в сутки, включая час для обеда); чтобы с известного срока на фабрики принимались только дети, обученные читать, писать и знающие четыре правила арифметики; кроме того, девочки должны были уметь шить. Для наблюдения за исполнением этих правил предполагалось учредить инспекцию более действенную, чем та, что существовала до тех пор. Все эти основные правила, более подробно развитые и мотивированные, были оформлены в виде парламентского билля.

Когда Оуэн приехал в Лондон, за ним не стояло сильной партии; рабочие, интересы которых нашли себе в нем первого защитника, были до того подавлены существующей системой, что не могли оказать ему никакой поддержки; против него были почти все фабриканты, обладавшие громадными состояниями и потому пользовавшиеся влиянием не только в своих округах, но и в парламенте. Правда, в Лондоне Оуэн был известен по своей нью-ланаркской деятельности многим из влиятельных людей, и правительство также относилось сочувственно к его предложению о дальнейшем ограничении фабричного детского труда; но тем не менее ему предстояла большая борьба и его ожидало противодействие на каждом шагу. Впрочем, Роберт Оуэн был не из тех людей, что боятся препятствий.

“Я посетил, – говорит он, – всех выдающихся членов парламента и объяснял каждому из них мою цель – добиться защиты самой угнетенной и наиболее достойной поддержки части населения страны. Меня везде принимали хорошо и многие обещали поддержку, особенно среди вожаков разных партий”.

На митинге лиц, поддерживавших Оуэна, решено было просить Роберта Пиля-старшего взять на себя проведение в парламенте нового билля о фабричных рабочих. Будущий упразднитель только что введенных хлебных законов обещал представить и поддерживать новую меру в парламенте; но у Оуэна уже с самого начала появилось сомнение, что обещание это было искренно и что Пиль вполне разделял те взгляды, которые он взялся отстаивать в палате. Пиль сам являлся значительным фабрикантом; сокращение рабочих часов было совсем не в его интересах, и, конечно, он не мог избежать давления других фабрикантов, имевших сильную партию в парламенте и решившихся всеми способами противодействовать новому закону.

Только по прошествии четырех лет, в 1819 году, этот билль, сильно изувеченный, сделался законом; но во все время этой томительной борьбы Роберт Оуэн не пропускал ни одной парламентской сессии.