Когда Робеспьер замолк, то раздались шумные рукоплескания, но не вокруг него, а в народных толпах. В ту же минуту послышалось пение оперного хора, исполнявшего гимн, сочинённый Госсеком. Неподкупный сошёл с трибуны, недовольный собою, но убеждённый, что успех его второй речи, которую он должен был произнести народу на площади Революции у подножия статуи Свободы, загладит эту первую неудачу. Там он войдёт в соприкосновение с народом, а народ стоял за него, что доказывалось и теперь его шумными рукоплесканиями. Робеспьер в сопровождении конвента пошёл к первому фонтану, где возвышалась аллегорическая группа, изображавшая Атеизм и Безумие, окружённые Пороками, тогда как Мудрость стояла поодаль и указывала на них пальцем. Все эти фигуры были устроены пиротехнически; Робеспьер должен был зажечь фитиль, и Атеизм вместе с Безумием и Пороками, лучезарно вспыхнув, исчез бы, оставив за собою торжествующую Мудрость. Но оказалось, по какой-то злой иронии судьбы, что Мудрость загорелась прежде всего и увлекла за собой в бездну огня остальные фигуры, при оскорбительном смехе большинства депутатов.
Робеспьер побледнел. Очевидно, празднество началось не при благоприятных предзнаменованиях. Невольно он обвёл глазами вокруг себя с инстинктивным желанием, которое всегда овладевало им в критические минуты, найти себе опору в каком-нибудь сочувственном взгляде. Его внимание остановилось на хорошеньком розовом ребёнке, который, сидя на руках у своей молодой матери, играл букетом полевых цветов и хлебных колосьев, который мать протягивала Робеспьеру. Он узнал свой букет, который он в своём смущении забыл на трибуне и который теперь ему возвращался столь грациозным образом. Среди неприятных впечатлений это деликатное внимание живительно подействовало на него, и он с благодарной улыбкой взял букет.
Между тем шествие двигалось к площади Революции, предшествуемое трубачами и барабанщиками, среди двух шпалер национальных гвардейцев, сдерживающих толпы любопытных. Все депутаты были в официальных костюмах: тёмно-синих сюртуках с красными воротниками, узких брюках, высоких сапогах, широких трёхцветных перевязях и с трёхцветным плюмажем на шляпах. Каждый из них держал по букету из полевых цветов и злаков. Робеспьер отличался от всех более светлым цветом своего сюртука.
Он шёл впереди своих товарищей, и на нём сосредоточивалось всеобщее внимание. Преодолев ^смущение и предчувствуя своё наступавшее торжество, он жадно прислушивался к крикам народа, встречавшего шумными рукоплесканиями на площади Революции передовые группы шествия. Это были представители различных кварталов Парижа со знаменосцами и хорами. Достигнув сквера, они разделились на две группы: с одной стороны расположились женщины и молодые девушки в белых платьях с букетами роз, а с другой — старики и юноши с дубовыми и лавровыми ветвями. Народные толпы встретили их появление восторженными криками и общим дружным пением «Chant du depart». Когда пламенные звуки народного гимна Менеля замерли, их сменило пение нового произведения Госсека, которое взывало к Верховному Существу, чтобы оно благословило Францию и всё человечество.
Затем показался батальон юных парижских воинов в синих и розовых одеждах, державших в руках длинные пики, украшенные трёхцветными лентами. Но наибольший восторг вызвала группа, изображавшая четыре возраста: детство, юность, зрелость и старость; многочисленные дети, юноши, молодые девушки, мужчины и старухи были увенчаны символическими венками из фиалок, дубовых листьев, мирт, масличных ветвей и виноградных лоз. Единодушный возглас восторга огласил воздух, залитый золотистыми лучами солнца, которые весело играли на флагах и трёхцветных лентах.
Восторженное настроение толпы достигло своего апогея. При появлении на площади Революции членов конвента отовсюду раздались крики:
— Он здесь?
— Кто?
— Робеспьер!
Народная толпа так нетерпеливо ожидала увидеть своего героя, что принимала за него то одного депутата, то другого. Наконец он явился, любезно улыбаясь и держа шляпу в руках.
— Это он! Это он! — раздалось со всех сторон.
Действительно, это был Робеспьер. В воздух полетели шляпы, чепцы; всюду махали платками, букетами, пальмовыми ветвями. Матери высоко поднимали детей, чтобы показать им народного кумира.
Робеспьер медленно продвигался, умеряя свои шаги, чтобы не слишком опередить депутатов, которые выступали по шести в ряд с торжественной суровостью судей. Всё шествие расположилось вокруг статуи Свободы, подле которой воздвигнут был жертвенник из цветов. Перед ним надлежало освятить среди клубов фимиама поклонение Верховному Существу.