Когда они вышли из леса, он повёл её дорогой, о существовании которой она не имела понятия; то спускались они в овраги, то снова поднимались и вдруг, в ту минуту, когда она меньше всего этого ожидала, очутились они перед решёткой бахтеринского сада.
— Как вас зовут? Как поминать вас в молитвах? — спросила она, испуганная мыслью, что он сейчас уйдёт, и никогда она его больше не увидит.
— Поминайте раба Алексея, — тихо вымолвил незнакомец.
И не успела она опомниться, как он исчез.
Всю жизнь помнила Магдалина эту встречу, так неизгладимо врезалась она ей в сердце. Но никому она не рассказала про неё. Да и что было сказать? Как объяснить чувства, волновавшие её? Она стояла как бы у преддверия тайны жизни, ясно предчувствуя то, что должно было свершиться, но, чтоб выразить то предчувствие, слов не находилось на человеческом языке. Загоревшимся в ней светом озарялись неземные горизонты, и с каждым шагом по новому пути чувствовала она себя всё ближе и ближе к Непостижимому.
Теперь она уже понимала, что идти к истине проторёнными тропинками не стоит, непременно заблудишься и отдалишься от цели. Надо терпеливо и в одиночестве ожидать наития Духа. Тогда Он сойдёт, но всегда оттуда, откуда Его не ждёшь.
«Дух, идеже хощет, веет»...
Это их изречение, симионовцев, но они повторяют его, не вникая во внутренний его смысл. Им всё хочется силой заставить людей верить и молиться по-своему, силой заставить видеть чудеса их веры, а между тем, пока она была с ними, она ничего не видела и не чувствовала, кроме тоски по неудовлетворённому стремлению к свету истины. А как сильно было то стремление! Из-за него она чуть было не отказалась от личного счастья и чуть было не пожертвовала тем, кого любила больше жизни, а чем заплатили они ей за это? Недоверием и изменой.
Когда она пришла к ним с истерзанным сердцем и жаждущей утешения душой, они ничего не захотели ей дать взамен разбитого счастья. Они не только не утешили её, показав ей хоть луч того света, к которому она стремилась и которого они в ослеплении своём мнят себя обладателями, но ещё омрачили перед нею этот свет, заронив ей в сердце сомнение в Его святости, — вот что они сделали. В чём же их заслуга перед Богом? Чем они лучше тех, от которых они с проклятием брезгливо отворачиваются?
Ни разу не испытывала она с ними того, что чувствовала сегодня в присутствии незнакомца, ожидавшего её в часовне, такой душевной радости и удовлетворения, такой блаженной уверенности в милосердии Божием, в премудрости Его и благости. А человек этот ничему её не поучал, ни молиться, ни проклинать, ни ненавидеть, он только плакал и сокрушался возле неё о своём горе. А что это за горе, она и до сих пор не знает, да и не узнает, верно, никогда, но она сняла с души его это бремя, на радость себе и ему, и почувствовала в себе присутствие Духа в первый раз с тех пор, как ищет Его.
XIV
Магдалина прошла садом, через террасу в дом, никого не встретив.
Был одиннадцатый час ночи, но по коридорам ещё сновали люди, в маленькой гостиной горели свечи, а попавшийся ей навстречу казачок объявил, что у боярыни уже давно сидит Карп Михайлович Грибков.
Пришёл он к боярышне Магдалине Ивановне и, узнав, что она ещё не вернулась домой, просил позволения подождать, а тут боярыня, услышав чужой голос, вышла к нему и позвала к себе.
Магдалина поспешила пройти в маленькую гостиную и застала Софью Фёдоровну в большом волнении. Да и Грибков показался ей чем-то расстроен. Оба, не спросив у неё, где она была и почему вернулась так поздно, принялись сообщать ей неприятные вести, и тут только Магдалина узнала, как хлопотал старик для Курлятьева и как близок он был к успеху.
— Представь себе, Карп Михайлович нашёл убийцу князя! — объявила Софья Фёдоровна, когда дочь её, ответив на низкий поклон подьячего, опустилась в кресло в углу, до которого не достигал свет лампы, зажжённой на столе перед диваном.
— Не нашёл ещё, боярыня, хотя и мнил найти, — печально поправил г-жу Бахтерину Грибков.
— Но это новое доказательство невиновности нашего Феди! — вскричала она.
— Эх, сударыня, давно мы это знаем, да что толку-то! Надо было настоящего убийцу найти, вот главное, и я было нашёл его. Вот уж где он у меня сидел, — прибавил старик, постукивая указательным пальцем правой руки по тому же пальцу у левой. — Да спорхнул, каналья!