Робин Гуд

Небывалый успех «Айвенго» — всего за полгода после своего выхода в 1819 году роман был трижды переиздан и шесть раз поставлен на сцене — открыл новую эпоху популярности Робин Гуда, теперь уже не только британской, но и европейской: ведь произведения Скотта переводились во многих странах, включая Россию. В 1826 году в Петербурге вышел перевод «Айвенго» под названием «Ивангое, или Возвращение из крестовых походов». Три года спустя эта книга попала в библиотеку Пушкина, который оставил на ее страницах автограф и рисунок с изображением пяти казненных декабристов. Но пушкинисты считают, что поэт прочел «Айвенго» еще раньше, в 1820 году, когда появился французский перевод романа. Под его влиянием известный историк Огюстен Тьерри в своей книге «История завоевания Англии нормандцами» (1825) объявил Робин Гуда англосаксонским патриотом, боровшимся против захватчиков, перенеся при этом его деятельность из XII века во времена Вильгельма Завоевателя, — эта версия, несмотря на ее полную неисторичность, до сих пор имеет сторонников.

Вскоре после выхода «Айвенго», в 1822 году, известный писатель Томас Лав Пикок издал роман «Дева Мэриан», где, следуя версии Мандея, изобразил Робина и его возлюбленную борцами против тирании принца Джона. В романе Роберт Фиц-Уз, наследник графства Хантингдон, вступается за юную Матильду Фицуолтер, любви которой домогается распутный принц. Когда армия Джона берет штурмом замок Арлингфорд, где укрывались влюбленные, они скрываются в лесу, где Роберт становится Робин Гудом, Матильда — Мэриан, а ее исповедник Майкл — братом Туком. Назвавшись разбойниками, они, однако, никого не грабят, а борются за справедливость — спасают от смерти несправедливо осужденного Уилла Скарлета, отдают Алан-э-Дейлу отнятую у него невесту и т. д. В отличие от мрачного Мандея Пикок не убивает своих героев, а оставляет их жить в лесной идиллии Шервуда; ведь его роман — не историческая драма, а бурлескная сатира, где рыцари, монахи и вольные стрелки наперебой сыплют грубоватыми шутками, а главный отрицательный герой, принц Джон, весьма напоминает нелюбимого либералами герцога Веллингтона.

В те же годы шервудский атаман стал героем написанной в подражание балладам поэмы Ли Ханта «Как Робин и его разбойники жили в лесу» и стихотворения Джона Китса «Робин Гуд». Великий поэт-романтик сделал Робина символом милой ему патриархальной Англии, быстро исчезающей под натиском прогресса. Посетив в 1818 году Ноттингем, Китс увидел лишь жалкие остатки знаменитого леса, сведенного на топливо и корабельную древесину:

Если б добрый Робин Гуд
Появился снова тут

Вместе с девой Марианной,
Из могилы встав нежданно,

Он сломал бы в гневе лук.
Пни да пни торчат вокруг,
А стволы дубов зеленых —

Щепки в пасти волн соленых [71].

Викторианская эпоха, тщательно изгонявшая из литературы и самой жизни все грубое и неприличное, препарировала и баллады о Робин Гуде, превратив их в невинные детские сказки. Первый сборник таких сказок вышел отдельным изданием в 1840 году: это была книга Пирса Игена «Робин Гуд и Маленький Джон, или Удальцы из Шервудского леса», ставшая настоящим бестселлером. Правда, детям ее решились дать не сразу, поскольку творение Игена в полной мере отразило влияние готической прозы. Критик Кевин Карпентер описал его так: «Ужасные битвы, страшные увечья, насильственные смерти, внебрачные связи, ночные похищения, мрачные темницы и завывающие готические духи».

Успех Игена породил многочисленные подражания, среди которых были газетные романы с продолжением «Дева Мэриан, лесная королева» Дж. Стокелера и «Маленький Джон и Уилл Скарлет» У. Смита. Эти бесконечные повествования, известные под названием «ужастики за пенни» (penny dreadfuls), предназначались для не слишком разборчивых читателей из городских низов; должно быть, их охотно читали герои Диккенса. Образцом подобной «литературы» был и кровавейший сериал Т. Преста и Дж. Раймера «Варни-вампир», породивший позже «Дракулу» Брэма Стокера и опосредованно — всю современную «вампириану». Бульварные произведения о Робин Гуде не имели столь славного продолжения и заслуженно канули в Лету, хотя многие их детали перекочевали в позднейшие романы и особенно фильмы. Самые распространенные — красотки в охотничьих бриджах в обтяжку, древние лесные духи и псевдосредневековые диалоги: «О, будь ты проклят, холоп чернейшей масти!» [72]