Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу

— …И вот тогда, прекрасные мои дамы, принц как скомандует: «Вперед, urody! Poimeem этого kozla!» И мы бросились на богопротивного Саладина, и сокрушили его войско. Принц своими стрелами сразил сотню саладиновых улемов, ассасинов и фатимидов…

— Кого-кого, святой отец? — дрожащим, и подозреваю, что скорее от смеха, чем от испуга, голосом переспрашивает леди Беатрис. — Кого сразил принц Робер?

— Улемов, ассасинов и фатимидов, моя госпожа. Это названии нечестивых рыцарей, баронов и графов богопротивного Саладина, гореть ему в аду.

— Ах, вот как? И принц сразил их стрелами?

— Да, моя прекрасная леди. А потом он прорвался к самому Саладину и ударил его своим копьем. И ведь тогда ему было всего пятнадцать лет, миледи! Неполных пятнадцать лет!..

…Вот такие истории сыплются из отца Тука словно из пулемета. В другое время из нашего замполита вышел бы сказочник, типа Бажова, или фантаст, вроде Беляева, но сейчас его «откровения» окружающие принимают за чистую монету. Вот так и рождаются удивительные географические подробности про неизвестные страны. Ну как же: сам отец Адипатус рассказывал!..

— …И вот тогда, прекрасные мои дамы, мы и увидали черную как смоль гору, на которой стоял замок мерзкого Саладина. Подлый язычник был уверен, что нам не удастся взобраться на гору и отвесные стены, но наш принц первым поднялся по тропам, которые до этого покорялись только козам, и показал нам путь. Он приказал взять стены под прицел и смести оттуда богомерзких язычников, пока остальные забросят наверх веревки с крюками и заберутся по ним. И мы сделали по его слову и вскоре христиане уже были на стенах…

Маша восхищенно кивает, а потом обращается к Беатрис:

— Вот точно также мой благородный супруг взял штурмом Гамбург, — она даже дрожит от возбуждения. — И, поверите, моя дорогая — я уже тогда подумала, что он не в первый раз так делает…

— Воистину, ваше королевское высочество, — радостно гудит замполит Тук. — Он уже неоднократно применял сей воинский прием. Но именно тогда он ворвался в замок подлого Саладина и в яростной сече поразил его черное сердце своим мечом. Только меч моего господина и друга, принца Робера Плантагенета, мог сразить нечестивца, ибо все остальное оружие было против него бессильно — ведь ему помогал сам дьявол! Но в рукояти меча его высочества были заключены величайшие реликвии: слеза девы Марии, зуб святого Георгия, власа святого Василия…

— Но, святой отец, — произносит леди де Леоне, кротко опустив глаза, — разве святой Василий не был плешивым? Откуда же у принца Робера взялись его волосы?

Интересно, и как бравый политрук из этого выпутается?

Но я, похоже, недооценил, своего папашу Тука. Он гордо ухмыляется и сообщает:

— Тем ценнее эта реликвия, моя прекрасная леди! Этих волос было так мало, что они обладают великой силой! И все эти реликвии помогли его высочеству победить нечестивого моавитянина и пронзить его своим клинком…

— О, это, конечно, меняет дело, святой отец. Вот только я слыхала, что Саладин умер от желтой лихорадки… — Теперь леди Беатрис уже откровенно насмехается над нашим архиепископом. — Именно о такой кончине мне рассказал… рассказали те, кто был в Святой Земле…

Но Тука просто так с толку не собьешь. Он подбоченивается и выдает:

— И были они абсолютно правы, моя госпожа. А вот вы, прекрасная леди де Леоне, просто не спросили: что значат сии слова? Ибо сарацины прозвали моего друга и господина, принца Робера, «желтой лихорадкой, за его губительность и неотвратимость, а многие христианские рыцари, завидовавшие славе его высочества, между собой называли его также…

Вот так! И никаких гвоздей! Мой батька Тук-Адипатус обогнал какого-то средневекового философа, который, как мне помнится, рекомендовал не умножать сущности без необходимости. А он пошел еще дальше: если есть сущность «принц» — остальные без надобности!..

Следующее утро преподнесло мне новый сюрприз. Когда мы с Машенькой уселись завтракать, в наш шатер вплыла леди де Леоне. Она прошествовала на середину, поклонилась, прижав руки к груди на восточный манер, и…

— Салям алейкум!

Господи! Что это: ей вздумалось из себя узбечку изображать? Ну, впрочем, всяк с ума по своему сходит…

— Валейкум асселям, пери!

Биссектриса смотрит на меня с неподдельным интересом, затем продолжает уже на человеческом языке:

— Вы ведь бывали на востоке, ваше высочество, и я хотела приятно удивить вас. Один… — тут она сбивается, и некоторое время подбирает слова, — один мой знакомый, хорошо знавший жизнь Востока, научил меня этому приветствию. И я надеялась, что звуки этого языка напомнят вам о минутах счастья, что вы испытали в тех краях…

Мне тут же вспомнились горы, желтые дороги, ночные перестрелки, дружок Леха откуда-то с Дальнего востока, который умер на моих руках. Он страшно матерился перед смертью, а я только зубами скрипел, потому как сделать ничего не мог…

Должно быть, Беатрис прочитала в моем лице что-то такое, потому что она тут же подошла ко мне и извиняющимся тоном произнесла: