Робинзоны из Бомбея

Все уже пообедали и отдыхают. На бронзовом подносе у порога — кучка сухой просяной каши или вареного низкосортного риса, остатки овощей, половина темной лепешки да мелкая плошка жиденького кислого молока. Забрав поднос, Джанту отправляется во двор: на свежем воздухе все-таки приятнее. Пока он ест, в сторонке сидят две-три бродячие собаки: вывалив языки, они умильно смотрят на него, глотая голодную слюну. Джанту перемешивает вареный горох с рисом и, набрав полную горсть смеси, отправляет в рот. Жевать ему некогда — он сразу глотает, а когда сухая каша застревает в горле, Джанту тянется к стоящей здесь же лоте с водой.

После обеда Джанту приносит во двор еще два больших кувшина воды — на всякий случай, — затем, расстелив где-нибудь под навесом свою рваную циновку и ложится и тотчас же засыпает мертвецким сном.

Однако отдохнуть ему не дают: дай слуге волю, он и вовсе избалуется. Поэтому не успевает он заснуть, как кто-нибудь из домашних, потягиваясь после сладкого сна, уже будит его: ишь, развалился, а в доме нет ни капли воды. Принеси два-три кувшина свежей воды, сбегай к красильщику за сари, вынеси на солнце кровать, а то клопы завелись, для вечерней молитвы нарви листьев священного базилика…

И так до наступления сумерек.

Не успеет Джанту передохнуть, как начинаются вечерние хлопоты — то же самое, что и утром, только в обратном порядке. И Джанту все делает, делает, делает: подает, убирает, уносит, приносит, перетаскивает, моет, скоблит, скребет… Освобождается он часам к двенадцати, а то и к половине первого ночи.

Иногда его начинает познабливать и ноги делаются точно ватные, но он старается не подать вида и делает все, как в обычные дни.

Только однажды он заболел по-настоящему. Два дня весь в жару он еще как-то таскался, наивно полагая, что все это, потому что в доме жарко, и все пройдет, стоит выйти на свежий ветерок. На третий день он не смог даже встать с постели. Полыхая жаром, он лежал в своей крохотной душной каморке и тихонько стонал. Когда заглянувшие в каморку ребятишки сообщили старшим, что Джанту заболел, те им не поверили.

— С самого начала был лодырь! Ишь притворяется!

— Кругом дел хоть отбавляй, а он — болеть!

— Это от жары. Пусть ополоснется холодной водицей — и все пройдет.

— Разве можно бросать дело на полпути? За такие штучки и не таких, как он, провожали за ворота!

— Пойди скажи ему, чтобы без разговоров принимался за дело! А если вздумалось болеть, то пусть отправляется к своему деду!

Ребятишки гурьбой бегут к каморке Джанту и, возвратившись оттуда, докладывают:

— Джанту места себе не находит. Все пить просит. Дай нам лоту, мы напоим его.

— Еще чего вздумали! — повышает голос мать. — Чтобы ноги вашей больше там не было! Не то уши оборву! Тоже мне нашлись жалельщики!

После легкой перебранки, злого шепота и проклятий, произносимых вслух, к вечеру все наконец согласились с тем, что Джанту не притворяется, а болен по-настоящему. Сначала женщины осмотрели его издали, потом накрыли больного толстым джутовым мешком, поставили у изголовья большую лоту с водой, а у ног вместо ночного горшка — грубо обожженный глиняный кувшин. После этого в доме и во дворе наступила гнетущая тишина. Только из каморки Джанту доносились легкие стоны.

О том, что надо лечить больного, никто даже не подумал. «Зачем лекарства? Человек из низшей касты вылечится безо всяких лекарств — просто так, от свежего воздуха и чистой воды» — таково было единодушное мнение всех взрослых членов семьи господина адвоката.

Однако Джанту продолжал метаться в жару.

— Это все оттого, что в богатом доме кормят досыта, — наконец изрекла древняя старуха — мать хозяина. — Не будь таких харчей, разве б мог какой-то несчастный кахар [52]столько дней сказываться больным? Закажите ему хинина — таблетки этак три или четыре. Пусть проглотит их, запьет водицей, — сразу поправится.

— А не поправится, я его тут же выставлю за ворота, — еле сдерживаясь, недовольно ворчит хозяин. — Ты только посмотри, сколько хлопот нам доставил! Прислугу держат, чтоб хозяевам было легче, а тут…

Выпив несколько таблеток хинина, Джанту действительно очень скоро поправился, все в доме вздохнули с облегчением, и тотчас же на плечи бедняги Джанту взвалили все дела, скопившиеся за дни его болезни.

— О господи, милосердный боже! Что прикажешь делать хозяевам, если слуги вот так целыми днями будут валяться в постели? — завидев Джанту, будто про себя бубнит жена старшего брата хозяина.

— Да что и говорить, невестка! — искоса поглядывая на Джанту, подхватывает старуха. — Хозяин очень сердился все эти дни. «Какой, говорит, прок держать в доме прислугу, которой нужен доктор?» Совсем уж было собрался рассчитать, да я, к счастью, оказалась рядом — удержала. «Молодой еще, говорю, темный, ничего-то еще, говорю, не смыслит. Подожди, говорю, чуточку, не спеши — понемногу все поймет». Еле уговорила.

Слыша такие речи, Джанту испуганно втягивает голову в плечи и мысленно дает себе зарок — никогда больше не болеть.

Вечером его вызывает сам хозяин.