Робот

В конце концов, я покинул спину собаки, отошел в сторону и уселся на пол в том самом месте, с которого увидал статуи впервые. Путем механического сопоставления мне вспомнилось недавнее падение и его непосредственная причина - выбитый из пола сучок. Тут до меня дошло, что здесь что-то не сходится, ибо, хоть и выкрашенный под светлый орех - пол в комнате представлял собой толстую стальную плиту, и одновременно он был фрагментом бронированного дна укрытия (об этом я узнал от Сента, когда тот вел меня в назначенную мне комнату). Тогда я вытянул ноги перед собой и, скрючив туловище, оперся на локте над самым местом, из которого выпал этот предполагаемый сучок. Лицо при этом я приблизил на такое расстояние, что ошибиться уже не мог. Дыра в полу имела забавные очертания. Я накрыл ее ладонью и сомкнул пальцы - над самым краем черной дыры сидела малюсенькая мышка. Ясное дело - как и во всех предыдущих случаях - никакого отверстия здесь и не было; имелась лишь спроектированная на пол тень прозрачной фигурки. Я не мог надивиться, с какой точностью были переданы все мельчайшие подробности потешной миниатюрки. Тоненькие проволочки усов, вытаращенные бусинки глаз, длинный хвостик, шерстка с каждым волоском, раскрытая мордочка и, наконец, миниатюрные ножки с мельчайшими иголочками коготков. Я взял мышку в руку и попытался поднять. Но, видимо, она была приварена к полу, потому что даже не дрогнула.

Вновь я пригляделся к статуям девочки и собаки, после чего перенес взгляд на шар и мышь. До сих пор - уж слишком поглощенный анализом оптико-геометрической стороны всего явления - в своих наблюдениях я пропускал вовсе даже немаловажный факт, на который обратил внимание только лишь сейчас. Фигуры не были поставлены случайным образом: все четыре статуи, воспроизводящие определенные и довольно-таки динамичные фазы остановленного движения, содействовали одна с другой в изображении какой-то сценки. Одетая в коротенькую юбочку девочка, слегка согнув колени, была сильно наклонена вперед, при чем поза ее столь сильно отклонялась от вертикали, что это отрицало все законы сохранения какого-либо постоянного равновесия. Правую руку она протягивала в сторону... мячика (мне казалось правильным назвать шар именно так), левая же рука оставалась за ней, как будто желая подхватить только что выпущенный конец поводка. Сам поводок свисал с шеи собаки. Она же вырывалась вперед, но, может быть, совсем наоборот: притормаживала свой бег. Поза собаки казалась мне весьма многозначной: напряженные мышцы, широко расставленные передние лапы и отведенное в глубоком приседе туловище - все это могло указывать на то, что животное готовилось прыгнуть на убегавшую от него мышку.

Вот только кто и с какой целью задал себе труд, чтобы столь верно скопированную натуру без какой-либо более глубокой мысли замкнуть в форме этих тяжеленных фигур? Кем бы он ни был - наверняка он был лишен воображения и способности к оригинальной, субъективной интерпретации приходящих из мира впечатлений. Ибо, хотя физическая сторона данного представления была даже слишком изумительной, то сторона художественная - до банальности вторичной, как и любая попытка репродукции, если не сказать: просто никакая.

С нарастающим чувством сонливости, вытекающим из естественной - на сей раз - усталости (перед встречей с Асурмаром я шатался по коридорам и, по-видимому, часов двадцать находился в неустанном движении), я еще раз осмотрел комнату. В одном углу, возле шкафчика с телефонным аппаратом, лежал перевернутый стул. Рядом с ним, в луже какой-то жидкости, на полу валялись осколки разбитого стакана. На придвинутом к лежанке столе, рядом с несколькими книжками, письменными приборами и беспорядочно разбросанными листками с записями, на блюдце я заметил приличный кусок ровнехонько обрезанного твердого сыра, а на накрытой сложенным одеялом подушке под стенкой - бутылку пива, свежераспечатанную пачку сигарет и спички.