Робот и крест

Русской мысли удалось связать в себе духовность и технику, что больше не удалось сделать ни одной цивилизации мира. Для других — либо техника (как для Европы), а духовные вопросы можно отложить, даже — навсегда. Либо — духовность (для Азии), а техника — по необходимости, конечно — чужая. Своей — нет, и не будет.

В настоящее время, как мы выяснили, наш цивилизационный противник бьет сразу на всех направлениях. Он давит традиционную духовность и останавливает технический прогресс во имя «вечного настоящего». Потому ответ ему должен содержать в себе и духовность и технику, связанные в одной идее. Такая идея у русского народа на сегодняшний день имеется, имя ей — космическое богоискательство.

Конечно, это — не гарантия победы, это лишь одна из надежд на нее. Тогда, когда мы помещены в вечное настоящее, в котором у нас ничего нет, зато впереди простирается иначе возможное, многомерное будущее. Мстящее будущее. Где нам все равно нечего терять.

Что мы ищем. Несомненно — свободу, большую Свободу, противостоящую всему, что ошибочно принималось прежде под этим заглавием.

Царство свободы

«В царство свободы дорогу грудью проложим себе!», — пели революционные рабочие начала XX века. «Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет», — спел хорошо оплачиваемый коммерческий певец в начале 90-х годов.

Не на жизнь, а на смерть бьются политические идеологии и режимы, и среди них нет тех, кто бы позиционировал себя, как врагов свободы. Везде — ее сторонники, уничтожающие друг друга во имя нее. Очевидно, что ни один из режимов, ни одна из идеологий не в состоянии вобрать в себя полноты понятия «свобода», потому они вбирают в себя лишь его части.

Что же такое свобода? Очевидно, она — суть наличие возможностей. Абсолютную полноту возможностей в Бытие имеет лишь Первопринцип. Потому поиски свободы исходят из стремления человека обнаружить центр Бытия, то есть — из идеи Богоискательства.

Однозначно, высший уровень свободы, по крайней мере, из доступных пониманию человеческого разума — это свобода бытия и небытия, иным словом — появления на свет и не появления. Достижение его, разумеется, недоступно для человека. Потому надо понимать, что все существующие политические (и религиозные) доктрины воспринимают свободу изначально ограничено, только в пропагандистских целях на эту ограниченность не указывают. Это надо иметь в виду при познании такого сложного феномена, коим является свобода.

Многие умы давно подозревали, что русская и западная свобода — вещи не совсем соотносимые. Вернее, вообще несоотносимые. Поэтому начнем наш рассказ со взгляда на свободу в изначальном, русском смысле этого слова, где она была синонимом слова «воля». Вернее, взглянем на земли, неотделимые от этого понятия.

Блестящий лемех вонзается в зеленую страницу степи, и земля обнажает свою первозданную, черную сущность. Скоро чернота пашни покроется пшеничным золотом, обратится в солнечное колосистое море, безбрежное и бескрайнее, как накрывающее его сверху прозрачно-синее небо. Криницы врываются в сухую глубину степных земель, и наружу исторгается прозрачная живительная вода, сила которой перетекает в обильные ароматные сады, восстающие над выжженной степной гладью. Как будто из глубин бескрайнего желто-зеленого поля вдруг рождался наружу сокрытый Рай, который был невидим и сокрыт до той поры, пока не появились предназначенные ему люди. И вот он, разбуженный ими, поднялся им навстречу, и вобрал в себя пришедший к нему народ.

Рождается новая земля, не лесная, но уже — не степная, земля казачья, измененная человечьей волей. Люди, сделавшие видимым доселе сокрытый земной Рай, который потом оставили своим потомкам, были не просто свободными людьми, они были самой свободой. Ведь Свобода — это свойство самого Господа, которое проявилось в творении мира. Подражая самому Создателю, казаки сотворили маленькое отражение всего Бытия, свой казачий мир.

Но казачья свобода хранилась не только в плуге, она была и в сабле, и в пике, и в мускулах казачьего коня. Землю, которая слилась с душой и телом казака, надо было защищать от прежних обитателей степных краев, которым было ведомо просто большое поле, но неведом сокрытый в нем невидимый земной Рай. Растущие среди полей белокаменные, утопающие в зелени садов селения иного народа, вызывали в них досаду за свое прежнее неведение, за свою несвободу, не позволившую им увидеть этого скрытого мира, взывавшего о своем рождении. Потому в их сердцах рождалась жажда сравнять все, что вознеслось над степью, со степной гладью, вернуть простор к прежним дням его жизни, когда он был не злато-пшеничным, а выжжено-травяным. В своем стремлении они неслись к аромату садов и белизне станиц, и… Натыкались на железо казацких сабель и пик. В тех яростных схватках гибли и казаки, ибо их свобода была очень высока, она была выше, чем простирается земная жизнь. Души павших поднимались к небесам, связывая земной рай с Раем небесным, а кровь их впитывалась жадной землею, делая ее еще роднее.