Робот-зазнайка (сборник)

— Где ты пропадала? — спросил я. — Ты счастлива?

— Где? Как тебе сказать… одним словом, жизнь вроде чему-то меня научила. Счастлива ли? Да, очень. А ты?

Я отхлебнул виски.

— Я тоже. Весел, как птица небесная. Как Фредди Лестер.

Она еле заметно улыбнулась и пригубила розового коктейля.

— Ты меня слегка ревновал к Джерому Форету, помнишь, когда он был кумиром, до Фреди Лестера, — сказала она. — Ты еще расчесывал волосы на двойной пробор, как у Форета.

— Я поумнел, — ответил я. — Видишь — волосы не подкрашиваю, не завиваюсь. Ни под кого теперь не подделываюсь. А ведь ты меня тоже ревновала. По-моему, ты причесана, как Ниобе Гей.

Айрин пожала плечами.

— Проще согласиться на это, чем уговаривать парикмахера. И, может, я хотела тебе понравиться. Мне идет?

— Тебе — да. А на Ниобе Гей я особенно не засматриваюсь. И на Фредди Лестера тоже.

— У них и имена-то ужасные, правда? — сказала она.

Я не мог скрыть удивления.

— Ты изменилась, — заметил я. — Где же ты все-таки была?

Она отвела взгляд. Пока шел этот разговор, мы все время стояли поодаль друг от друга, каждый слегка опасался другого. Айрин посмотрела в окно и проговорила:

— Билл, последние пять лет я жила в «Райских кущах». На мгновение я замер. Потом взял свой стакан, отпил глоток и только тогда взглянул на Айрин. Теперь мне стало ясно, почему она изменилась. Я и прежде встречал женщин, которым довелось пожить в «Райских кущах».

— Тебя выселили? — спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

— Пять лет — немало. Я получила свою порцию — и поняла, что ждала совсем другого. Теперь я сыта по горло. И вижу, я очень ошиблась, Билл. Не того мне надо.

— О «Райских кущах» я знаю из рекламы, — ответил я. — Я был уверен, что толку от них ждать нечего.

— Ты же всегда рассуждал здраво, не то что я, — кротко произнесла она. — Теперь я поняла — это не помогает. Но реклама так все расписывала.

— Ничто в жизни легко не дается. Свои заботы на чужие плечи не переложишь, никто за тебя в них разбираться не станет.

— Я и сама понимаю. Теперь. Видно, повзрослела. Но прийти к этому не просто. Нам ведь всем с колыбели одинаково штампуют мозги.

— А что прикажешь делать? — спросил я. — Ведь как-то надо жить. Спрос на товары упал до предела, производство сокращается с каждым днем. Хоть белье друг у друга бери в стирку, а то совсем пропадешь. Без броской, солидной рекламы денег не заработаешь. А зарабатывать нужно, черт побери. Денег просто ни на что не хватает, вот в чем суть.

— А ты — ты прилично зарабатываешь? — нерешительно спросила Айрин.

— Это предложение или просьба?

— Предложение, конечно. У меня есть средства.

— Жизнь в «Райских кущах» обходится недешево.

— А я пять лет назад купила акции «Компании по обслуживанию Луны» — и разбогатела на них.

— Отлично. У меня дела идут тоже неплохо, правда, я поистратился изрядно — застраховался от рекламы. Дорогое удовольствие, но того стоит. Теперь я спокойно прохожу по Таймс-сквер, даже если там в это время крутят звукочувствокинорекламу фирмы «Дым веселья».

— В «Райских кущах» реклама запрещена, — сказала Айрин.

— Не очень-то этому верь. Сейчас изобрели нечто вроде звукового лазера, он проникает сквозь стены и шепотом внушает тебе что угодно, пока ты спишь. Даже затычки не помогают. Наши кости служат проводником.

— В «Райских кущах» ты от этого огражден.

— А здесь — нет, — сказал я. — Что же ты покинула свою обитель?

— Может быть, стала взрослой.

— Может быть.

— Билл, — проговорила Айрин. — Билл, ты женился?

Я не ответил — раздался стук в окно: там порхала маленькая искусственная птица, она пыталась распластаться на стекле. В груди у нее был диск-присосок. Вероятно, еще какой-нибудь передатчик, ибо тотчас ясный и деловитый, отнюдь не птичий голос потребовал: «…и непременно отведайте помадки, непременно…» Стекло автоматически поляризовалось и отшвырнуло рекламную пташку.

— Нет, — сказал я. — Нет, Айрин. Не женился.

Взглянув на нее, я предложил: — Выйдем на балкон. — Дверь пропустила нас на балкон, и тут же включились защитные экраны. Денег они пожирают уйму, но их стоимость включена в мою страховую премию. Здесь было тихо. Особые системы улавливали вопли города, визг рекламы и сводили их на нет. Ультразвуковой аппарат сотрясал воздух так, что слепящие рекламные огни Нью-Йорка превращались в зыбкий поток бессмысленных пестрых пятен.

— А почему ты спрашиваешь, Айрин?

— Вот почему, — она обняла меня за шею и поцеловала. Потом отступила назад, ожидая, что за этим последует.

Я снова повторил:

— Почему, Айрин?

— Все прошло, Билл? — промолвила она еле слышно. — Ничего уже не вернуть?

— Не знаю, — ответил я. — Господи, ничего я не знаю.

И знать не хочу — страшно. Страх, меня терзал страх. Никакой уверенности — ни в чем. Мы выросли в мире купли и продажи, и где нам теперь знать, что настоящее, а что нет.