Роботы апокалипсиса

— Они живут с моей бывшей. Я бы мог их предупредить, сказать о том, что им грозит! Шпион, люди погибли — погибли! Черт побери, в машине была семья с малышом! О боже ты мой. Да что ты за человек такой?

— Хватит рыдать. Все идет по плану, понятно? Будь у тебя хоть капля ума, ты бы сразу во все врубился. Но мозгов у тебя нет, поэтому слушай меня.

— Да, но…

— Слушайся меня, и все будет хорошо. Мы поможем людям, найдем твоих детей.

— Это невозможно…

Я обрываю его на полуслове. Онемение уходит, и ему на смену приходит ярость — частица былого огня.

— Разве я не предупреждал, чтобы ты не говорил этих слов?

— Извини.

— Для меня ничего невозможного нет.

— Но как мы это сделаем? Как найдем детей?

— Артрад, мы выжили не случайно. Этот монстр, эта вещь— он сделал свой ход, понимаешь? Он уничтожает людей с помощью машин, но мы-то уже ученые. Мы поможем другим, спасем всех бедных овечек — а они нас отблагодарят. Черт побери, да они молиться на нас будут! Все идет по плану.

Артрад отворачивается: ясно, что он не верит ни единому слову. И похоже, ему есть что сказать.

— Ну, что? Давай выкладывай, — говорю я.

— Прощу прощения, конечно, но ты не из тех, кто заботится о других. Пойми меня правильно…

Вот оно, в самую точку: я невысокого мнения о людях. Более того, я почти о них не думаю. Но у меня из головы не идут белые ладошки. У меня такое чувство, что их я не скоро забуду.

— Артрад, ты просто не знаешь, какой я великодушный. Поверь, я все учел. Вот увидишь. Мы выжили, а это неспроста. И теперь у нас с тобой есть цель — поквитаться с монстром. Мы отомстим ему. Так что встань во весь рост и иди в бой.

Я протягиваю Артраду руку.

— Да? — спрашивает он.

Он все еще сомневается. Но я уже начинаю верить в то, что говорю. Я помогаю Артраду подняться.

— Да, приятель. Мы вызываем на бой — на смертный бой — самого дьявола. Мы с тобой в учебники истории попадем. Это я тебе гарантирую.

Этот случай стал поворотным моментом в жизни Шпиона. Когда Новая война была в самом разгаре, он, похоже, отбросил ребячество и стал человеком. Его надменность и тщеславие никуда не делись, но невероятный эгоизм, похоже, исчез вместе с серебристой машиной.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

8

Будущие герои

«Чувак, это дерьмо пусть полиция разгребает».

Кормак Уоллес

Час ноль

Этот рассказ собран по кусочкам из записей, сделанных камерами и спутниками наблюдения, отслеживавших с помощью системы GPS координаты телефона, который был у меня в час ноль. Героями записей являемся мы с моим братом, и поэтому я решил дополнить их своими воспоминаниями. Правда, в то время мы, конечно, понятия не имели о том, что за нами наблюдают.

Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217

Черт. Вот он, канун Дня благодарения — день, когда все началось. До того момента жизнь у меня была не очень, но по крайней мере меня не выслеживали, и я не пугался каждой тени и думал о том, что какой-нибудь металлический жук выколет мне глаза, отрежет руки-ноги или забурится мне под кожу, словно какой-то паразит.

По сравнению с этим моя жизнь до часа ноль была просто сказкой.

Я в Бостоне, и на улице холод собачий. Ветер режет уши, словно бритва, а я бегу за братом через крытый рынок в центре города. Джек на три года старше меня и, как обычно, пытается делать все правильно — а я, как обычно, его не слушаю.

Прошлым летом умер наш папа. Мы с Джеком вылетели на запад, в Калифорнию, похоронили его и распрощались с заплаканной мачехой, оставив ей все имущество.

Ну, то есть почти все.

С тех пор я ночевал в гостиной Джека, на диване. Да что уж там, нахлебничал. Через пару дней я вылетаю в Эстонию на съемки для «Нэшнл джеографик», а уж там сразу займусь поисками следующего контракта, чтобы не пришлось возвращаться домой.

Минут через пять весь чертов мир слетит с катушек, но этого я не знаю — я просто пытаюсь успокоить Джека.

Прежде чем мы добираемся до широкого тоннеля, который ведет к рынку, я догоняю брата и хватаю его за руку. И тогда этот урод разворачивается и без малейших раздумий дает мне в зубы. Я не отвечаю, а просто дотрагиваюсь до губы пальцем: на пальце кровь — правый верхний клык проделал неплохую дыру в нижней губе.

— Сволочь, мы же договаривались — по лицу не бить, — говорю я, задыхаясь; изо рта вылетают клубы пара.

— Ты меня заставил. Я же пытался убежать, — возражает Джек.

Знаю. Брат всегда такой. Но я все равно потрясен: брат еще ни разу не бил меня по лицу.

Значит, я облажался гораздо сильнее, чем мне казалось.

Но Джек уже смотрит на меня так, словно хочет просить прощения. Он бросает взгляд на мой рот, пытаясь определить, сильно ли поранил меня — и, ухмыльнувшись, отводит глаза. Значит, все не так уж и страшно.

Я слизываю кровь с губы.

— Слушай, ведь папа оставил его мне, а мне пришлось его продать. Другого выбора не было, понимаешь? На эти деньги я улечу в Эстонию на заработки.

Отец подарил мне штык времен Первой мировой, а я его продал. Я знаю, что поступил неправильно, но почему-то не могу признаться в этом Джеку, моему идеальному братцу. Он же, черт побери, пожарный и в Национальной гвардии служит — одним словом, герой.