Роботы Апокалипсиса

— Серьезно? Гражданским вход воспрещен? — спрашивает Джек.

— Угу, — отвечает солдат, — мы сами еле-еле отбились от собственных джипов. Половина автономного оружия пропала, а остальное мы взорвали. Незадолго до того, как началась эта хрень, почти все командиры исчезли — их вызвали на какое-то долбаное совещание, и с тех пор их никто не видел. Мы даже не можем попасть в ремонтные отсеки и на склад с горючим. Сержант, здесь полная жопа и не хватает только кучки воров, мародеров и прочих подонков-гражданских.

Прохладный носок ботинка легонько пихает меня в лоб.

— Без обид, приятель.

Ботинок исчезает.

— Ворота закрыты. Если попытаешься войти, парень на вышке выдаст тебе сандвич с пулей. Верно, Карл?

— Так точно, — отвечает Карл, находящийся где-то за фонариком.

— А теперь, — говорит солдат, делая шаг к воротам, — убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Солдат перестает загораживать свет, и я понимаю, что смотрю не на кучу одежды, а на тело — точнее, на тела. Горы человеческих тел застыли в позах, выражающих жесточайшую боль. Здесь десятки трупов; они словно конфетные обертки, которых ветром прибило к ограде. И пятна на земле — в одном из которых я лежу — не лужи нефти.

Совсем недавно здесь погибло множество людей.

— Вашу мать! Вы их убили? — спрашиваю я, не веря своим глазам.

Джек тихо стонет. Снова сухо рассмеявшись, солдат вразвалочку подходит ко мне, шаркая ботинками по мостовой.

— Черт побери, сержант. Твой брат не умеет держать язык за зубами?

— Не умеет, — признает Джек.

— Сейчас я тебе все объясню, — говорит солдат.

Окованный сталью ботинок с хрустом врезается в мои ребра. Я от удивления не могу даже кричать. Воздух из легких выходит механически. Я сворачиваюсь в позу эмбриона и в таком положении получаю еще пару ударов.

— Он все понял! — кричит Карл. — Он понял!

Я не могу сдержать стон — только так мне удается дышать.

— Просто отпусти нас. Мы исчезнем, брат. Мы исчезнем, — говорит Джек.

Удары прекращаются. Капрал смеется, словно смех — это такой нервный тик, и с металлическим щелчком передергивает затвор винтовки.

— Сэр? — подает голос Карл с невидимой вышки. — Может, уже достаточно? Давайте выйдем из боя.

Ничего не происходит.

— Выходим из боя, — повторяет солдат.

Капрал не стреляет, но я чувствую, как эти ботинки ждут, когда я скажу еще что-нибудь, что угодно. Свернувшись в комок, я с трудом заставляю травмированную грудную клетку перекачивать воздух.

Сказать мне нечего.

Капрал оказался прав — запах беженцев мы почувствовали гораздо раньше, чем их увидели.

До лагеря мы добрались вскоре после полуночи. На берегу Гудзона тысячи людей — они бродят туда-сюда, сидят, ставят палатки и пытаются раздобыть какую-либо информацию. Длинная, узкая полоска земли отделена от улицы старой железной сеткой, и рельеф слишком неровный для домашних роботов.

Здесь находятся люди, которые добрались до Форт-Бэндона и не нашли там приюта. У них чемоданы, рюкзаки и мешки для мусора, набитые вещами. Эти люди привели с собой родителей, жен и детей. Они жгут обломки мебели, справляют нужду здесь же, у реки, и выбрасывают мусор где придется.

Температура чуть выше нуля. Беженцы спят под стопками одеял, в только что украденных палатках и на земле. Беженцы дерутся, режут друг друга ножами; время от времени слышны выстрелы. Беженцы злые, напуганы и голодны. Кое-кто просит милостыню, переходя от одного лагеря к другому. Другие воруют дрова и разную мелочевку. Третьи уходят в город и не возвращаются.

И все они ждут — чего, я понятия не имею. Помощи, наверное.

Мы с Джеком бродим во тьме между кострами и группами беженцев. Я прижимаю к лицу платок, пытаясь заглушить запах огромной массы людей, которая скопилась на небольшом клочке земли. Здесь, в толпе, мы с Джеком инстинктивно чувствуем себя неуютно.

Похлопав меня по плечу, брат указывает на небольшой, поросший кустарником холм. Там, в высокой пожухлой траве, у керосиновой лампы, сидит огромный чернокожий человек в гавайской рубашке и тренировочных штанах. Рядом с ним женщина — коренная американка, а в руках у нее большой старый нож, и похоже, она не раз пускала его в ход. Мы идем к этим людям.

Вот так мы познакомились с Тиберием и Черрой.

— Здорово! — окликаю их я.

— Что?! — кричит женщина. — Вам, армейцам, не хватило? Пришли за добавкой, козлы?

Лезвие ножа блестит в свете лампы.

Мы с Джеком переглядываемся. Что на это ответишь? Вдруг большой человек кладет руку на плечо женщины.

— Черра, где твои манеры? — басит он. — Они не солдаты. Посмотри на форму, она совсем другая.

— Не важно, — отрезает Черра.

— Посидите вместе с нами, отдохните немного, — говорит мужчина.

Мы садимся и слушаем. Тиберий Абдулла и Черра Ридж познакомились, когда бежали из Олбани. Он из Эритреи, из «рога» Африки, здесь работал таксистом. Она — механик, вместе с четырьмя братьями чинила автомобили в отцовской мастерской. Когда началась вся эта хренотень, Тиберий забирал машину из ремонта. Упомянув про отца и братьев Черры, больше Тиберий о них не говорит.