Она отрекомендовалась москвичкой в четвертом поколении. Однако ее русский был не очень хорош: волнуясь, она путала рода, падежи и пропускала предлоги. Ее низкий, с шипящими помехами голос с самого начала поставил Егора в тупик. Человек просто не мог так говорить. Потом он догадался, что Лейсан общалась с ним через вокодер, электронное устройство для искажения речи. Подобные используют представители спецслужб, чтобы их не смогли идентифицировать. Егор не решился спросить, зачем он ей нужен. Он задал этот вопрос Наташе. Оказалось, современные нормы ислама запрещают посторонним слышать голос замужней женщины. Ее экстравагантный наряд и порожденный прибором механический голос напомнил ему героев старинных плоских фильмов про звездные войны.
Егора изумляло, как она выдерживает тридцатиградусную московскую жару в своем немыслимом одеянии. Наташа рассказала об индивидуальной системе охлаждения, питающейся от плоского прямоугольного аккумулятора, висевшего на поясе под паранджой. Это объяснило исходившие от нее бульканье и гудение: необычные звуки издавали бегущий по гибким трубкам фреон и встроенные в одежду вентиляторы. Егор с удивлением узнал о существовании целой индустрии, обслуживающей религиозные нужды представителей самых разных конфессий. Например, те же вокодеры ― кто-то ведь должен был их производить?
Почти месяц она возила Егора по дальним окраинам московской агломерации, показывая по несколько квартир в неделю. Иногда Егор впадал в отчаяние: их представления об удобном и недорогом жилье трагически не совпадали, а он никак не мог объяснить ей, что ему нужно. Казалось, они говорят на разных языках.
Его матери Лейсан сразу не понравилась. Анна почему-то окрестила ее штушей. Она сразу сказала, что ничего у Егора с "этой штушей" не выйдет и жилья в приличном месте ей не найти. "Да ты послушай только, как она говорит! ― возмущалась мать. ― Этот акцент! Ей же никто не станет показывать квартиру в нормальном районе! Так и будет таскать тебя по этим жутким гетто". Егор вынужден был признать, что мать, похоже, права.
Корвацкий, ее муж и отчим Егора, поддерживал Анну в своей обычной дружелюбной манере, стараясь щадить при этом его чувства; он видел, в каком неловком положении Егор оказался и сочувствовал ему. Егор в то время жил у них и каждое утро начиналось с бурного обсуждения его жилищного "проекта". Эта тема неизменно всплывала, стоило им собраться за завтраком. Говоря о Лейсан, Борис Семенович в шутку называл ее "черным хатифнаттом", намекая на возможную принадлежность риэлтора к радикальной исламистской группировке.
В какой-то момент Егор утратил всякую надежду. Он стал ждать, когда Лейсан устанет и их деловые отношения иссякнут сами собой. Но та и не думала сдаваться. Она звонила по пять раз на дню и продолжала возить его по все более отталкивающим местам. Егор давно прервал бы их тягостный союз, но не знал, как сделать это мирным путем, не обидев риэлтора и не потеряв переведенный на ее счет задаток. Та, казалось, догадывалась о его намерениях. Чувствуя, что клиент уплывает из рук, она становилась все решительнее и напористее. При встречах ее влажные глаза из под чадры жгли Егора негодованием.
Его спасла мать. Анна взяла инициативу разрыва на себя, отправившись с ним на очередной безнадежный просмотр. Квартира в самом сердце китайского квартала в Люберцах, загроможденная кучей пыльных тюков и насквозь пропахшая специями и дымом ароматических палочек, стала последней каплей. Когда они вышли из подъезда на придомовую пристань, мать спокойно, но твердо и очень громко сказала все, что думает по поводу этого варианта в частности и профессионализма риэлтора в целом. Лейсан не осталась в долгу. Разговор на повышенных тонах быстро перерос в скандал. Из-за вокодера ссора между ними напоминала перепалку старинного робота и человека. Выкрученный на максимальную мощность потусторонний бас риэлтора забивал голос Анны, не оставляя той шансов перекричать Лейсан. Впрочем, последней это не помогло.
Из окон окрестных грязно-серых сорокаэтажек высунулись десятки любопытствующих китайских голов, на их лицах читался нескрываемый интерес. Они оживленно комментировали происходящее на своем птичьем языке. Егор чуть не провалился сквозь землю от стыда, однако в глубине души был благодарен матери, в чем, к ее глубокому удовлетворению, признался позже.
Они расстались с риэлтором, не попрощавшись. Каждая сторона села в свой таксобот и они разъехались, крайне недовольные друг другом. Задаток, внесенный Егором, очевидно, пропал. Но он все равно был рад, что безнадежное дело хоть как-то завершилось. Лейсан почти удалось невозможное ― она едва не отбила у него стремление к самостоятельной, независимой от родителей жизни.