Роботы божьи

Робот принес заказ. Искусственный кофе горчил, а в пирожные переложили камелинового масла, но Егор это едва заметил. Он смотрел на Нину. Она слизывала сладкие капли с ледяного шара на палочке, трогательно ухватив ее двумя пальцами.

"Что за прелесть, ― думал он, ― совсем как ребенок! Ну почему именно ей суждено было оказаться без чипа? Эта странная аббревиатура, наверное, и означает инвалидность. Хотя нет ― она же сказала, что я сам INFJ. Наташа! Черт возьми, что это такое?"

"Я не знаю".

"Но она назвала меня этим словом! Разве существуют вещи, которых не знает Гулл?"

"Так спроси у нее".

Перестала называть меня "милым", отметил Егор.

"Хочешь сказать, Гулл от меня что-то скрывает?"

"Говорю же, не знаю".

Будто прочитав его мысли про инвалидность, Нина достала из сумочки очки с узкими стеклами.

― Вас не смутит, если я буду в очках? Мы называем их очками второй реальности.

― Нет, конечно. Боитесь, что к сверчку приделан политический лозунг? ― улыбнулся Егор и уточнил: ― Мы ― это INFJ?

Она перестала есть и посмотрела на него с укоризной.

― Мы ― это люди без чипов. Егор, прошу вас: оставим эту тему, иначе мне придется уйти.

Он извинился. Повисло неловкое молчание.

― Ну почему вы так прицепились к дурацкому слову? ― с досадой сказала Нина. ― Хотите все испортить.

― Вы назвали меня словом, которое не знает Гулл. Я только что еще раз проверил. Вы сказали, что из-за этой аббревиатуры наши возможные отношения не имеют перспективы. Я малость встревожен. Вдруг это смертельная болезнь и я через месяц умру? ― неловко пошутил он.

― Вы что же, на встрече с девушкой разговариваете с другглом? Хорошенькое дело. Получается, у нас свидание на троих.

Она нервно засмеялась. Егор выжидательно молчал. Похоже, она не собиралась уходить. Как, впрочем, и отвечать на его вопрос.

― Вы много знаете, ― сказала Нина задумчиво. ― Расскажите о себе.

― Что именно?

― Про ваше детство. Вы писали, что родились в Индии. Так интересно! Я никогда не была в Индии. Всю жизнь провела в Москве, это ужасно скучно.

Егор ненадолго задумался. О своих рождении и младенчестве он знал со слов матери. Она так часто рассказывала об этом, и эти картины так ярко представали перед его воображением, что Егору стало казаться, будто он действительно помнит свои первые годы. История его индийского происхождения была романтичной и в меру печальной, и притом правдивой от первого до последнего слова. Она была именно тем, что требовалось, чтобы вызвать интерес у сидящего напротив обворожительного существа. Он откашлялся и начал свой рассказ.

Судьба русского человека, рожденного в индийском ашраме и получившего имя Шри Сатья Радж Баба Прасад, по определению не могла сложиться легко. Едва появившись на свет, маленький Прасад стал источником неприятностей для себя и своей семьи. Ему оказали огромную честь: новорожденного представили самому божественному аватару. И надо же было такому случиться: в самый торжественный момент, разволновавшись от всеобщего внимания, младенец испачкал живому богу одежду. Аватар, пятый по счету владелец реинкарнационной франшизы, обладал взрывным темпераментом. Не сдержавшись, он крепко выругался в адрес малыша и допустившей конфуз матери.

Этот случай неожиданным образом повлиял на впечатлительного отца ― которого, к слову, звали Сатчитананда, или Алексеем Крыжко в миру ― и через короткое время тот оставил мать и дитя, не оправдавших высокого божественного доверия. Отец горевал недолго и вскоре был утешен: аватар подобрал ему новую подругу, более подходящую с точки зрения кармы, из подвернувшихся под руку ашрамных девиц. С тех пор Прасад никогда не видел отца.

На сохранившихся коротких видеозаписях, которые подросший Прасад спустя годы пересматривал часами, отец представал бледным, болезненно худым брюнетом с острым носом и сизым от бритья подбородком; чаще бритым наголо, а иногда с отросшей лохматой шевелюрой. Одет он был по индийской моде: в широкие шаровары с опущенной проймой и рубаху навыпуск, на шее висели килограммы деревянных бус. У него был глухой бесцветный голос и потерянный взгляд, полный печали; на запястьях татуировки: знак "Ом" на левом и его санскритское имя на правом. Говорил он мало, только грустно смотрел куда-то в сторону и просил прекратить снимать. Иногда Прасад спрашивал себя: что его мать нашла в этом невзрачном на вид человеке? ― и не находил ответа.

Вторая крупная неприятность произошла, когда ему исполнилось полтора года. Впав в депрессию, Анна, его мать, ― тогда она называла себя Амрита ― не пожелала возвращаться на родину и первый год своей жизни Парасад провел в ашраме, пребывая в счастливом неведении о невзгодах окружавшего его мира. Несмотря на досадный эпизод с аватаром, никто не собирался выгонять их из общины. Напротив, положение матери-одиночки вызвало у тамошних женщин известное сочувствие к Амрите. Они всячески поддерживали ее и помогали, чем могли.