Роботы и Империя

– Не совсем так. Есть границы доверия, которые можно требовать от роботов. Посмотрите на них: они не спускали с меня глаз.

Если бы я стала рыться в ваших вещах, просматривать ваши бумаги, одним словом, пользоваться вашим отсутствием, уверяю вас, это бы у меня не вышло. Мои два робота не сладили бы с вашими.

– Но вы знаете, что действовали вопреки обычаю космонитов? Вы бессовестная женщина, и я вам этого не забуду.

Василия чуть побледнела от этого прилагательного, но твердо сказала:

– Надеюсь, что не забудете, Келдин, потому что я сделала это для вас, и будь я действительно такая, как вы меня назвали, я бы ушла сейчас, и вы до конца дней остались бы неудачником, каким были в течение двух столетий.

– Я не останусь им, что бы вы ни сделали.

– Вы говорите так, словно уверены в этом, но, видите ли, вы не знаете того, что знаю я, и я могу сказать, что без моего вмешательства вы так и останетесь неудачником. Мне наплевать, что этот тонкогубый, остромордый Мандамус состряпает для вас…

– Почему вы упоминаете о нем? – быстро спросил Амадейро.

– Потому что так хочу, – несколько раздраженно ответила Василия. – Что бы он ни делал или собирался сделать – не пугайтесь, я не знаю и не имею представления, что именно – это не сработает. Я ничего об этом не знаю, но знаю точно, что не сработает.

– Вздор болтаете.

– Вам лучше бы выслушать этот вздор, Келдин, если вы не хотите, чтобы все пошло прахом. Пропадете не только вы, но, может быть, все Внешние Миры, один за другим. Но вы можете и не пожелать выслушать меня. Выбирайте.

– Почему я должен слушать вас? Какой мне смысл?

– Хотя бы потому, что я говорила вам, что соляриане готовятся покинуть планету. Если бы вы прислушались тогда к моим словам, для вас не было бы неожиданностью, когда они это сделали.

– Солярианский кризис пока что идет нам на пользу.

– Нет, – сказала Василия. – Может вам так кажется, но это не так. Он уничтожит вас, чтобы вы ни делали, если вы не пожелаете выслушать меня.

Губы Амадейро побелели и слегка дрожали. Упоминание о двух столетиях поражения произвело свое действие, и солярианский кризис не помогал, поэтому что ему не хватало внутренней силы приказать своим роботам выкинуть Василию вон, как следовало бы. Он глухо сказал:

– Ладно, только давайте короче.

– Вы не поверите тому, что я хочу сказать, так что позвольте мне говорить по своему усмотрению. Вы можете в любое время остановить меня, но этим вы разрушите Внешние Миры. Конечно, это произойдет после меня, и я не войду в историю – поселенческую историю, кстати – как величайший пробел в записи. Говорить?

– Говорите. А когда кончите – уходите.

– Я так и намерена сделать, Келдин, конечно, если вы ОЧЕНЬ вежливо не попросите меня остаться и помочь вам. Могу я начать?

Амадейро ничего не ответил, и Василия начала:

– Я вам говорила, что во время моего пребывания на Солярии я поняла, что они проектируют какую-то очень странную структуру позитронных связей, и эта структура очень сильно поразила меня как попытка произвести роботов-телепатов. Почему я подумала об этом?

– Не могу сказать, – холодно ответил Амадейро, – какая-то патология в вашем мышлении.

Василия отмахнулась с гримасой.

– Подумайте, Келдин. Я потратила несколько месяцев, размышляя об этом, поскольку я достаточно проницательна и понимаю, что тут не патология, а какая-то поразительная подсознательная память. Я мысленно вернулась к детству, когда Фастальф, которого я считала отцом, находясь в великодушном настроении, дал мне в собственность робота.

– Опять Жискар? – нетерпеливо пробормотал Амадейро.

– Да, Жискар. Всегда Жискар. Мне было тогда десять лет, и у меня уже был инстинкт роботехника, или, я бы сказала, что я родилась с этим инстинктом. Я еще очень мало знала математику, но понимала структуру. В последующее десятилетие мое знание математики основательно улучшилось, но я не думаю, чтобы я заметно продвинулась в своем чувстве структуры. Мой отец сказал бы: «Маленькая Вас (он экспериментировал с ласковыми уменьшительными, чтобы посмотреть, как это действует на меня), ты гений структуры». Я думаю, что я действительно…

– Избавьте меня. Я признаю вашу гениальность. Но я еще не обедал. Вы понимаете?

– Ну, что ж, – резко ответила Василия, – прикажите подать обед и пригласите меня пообедать с вами.

Амадейро хмуро поднял руку и сделал быстрый жест. Роботы сразу же принялись за работу.

– Я видимо, играла с рисунком связей для Жискара и приходила к отцу показать рисунки. Он качал головой, смеялся и говорил: «Если ты добавишь это в мозг Жискара, бедняга больше не сможет говорить, и ему будет больно». Я помню, спрашивала, может ли Жискар чувствовать боль, и отец говорил: «Мы не знаем, что он будет чувствовать, но он будет действовать так, как действовала бы ты при сильной боли, поэтому мы можем сказать, что он чувствует боль».

А иногда я показывала рисунок, отец снисходительно улыбался и говорил: «Ну, что ж, это ему не повредит, маленькая Вас, и, наверное, стоит попробовать».