Род князей Зацепиных, или Время страстей и казней

— Да, арестовать! Принцесса сама выходила и приказывала, и фельдмаршал с нами. Вы нам не помешаете?

— Мы! Да если вы пришли его повесить, так мы верёвку приготовим!

— А господа?

— Само собой, обрадуются! Слушай, вставай! — начал офицер расталкивать своих товарищей. — Радость: герцога повесить хотят!

— Что? А? Эх, братец, разбудил! Ты смеёшься, а я такой сон хороший видел, — видел, будто его в самом деле повесили!

Оба офицера, однако, проснулись и, выслушав Манштейна, заявили предложению об аресте регента своё полное сочувствие. Все в одно слово говорили, что такой радости и не ждали; что не только за себя, но и за солдат своих ручаются; что когда герцога арестуют, то для всех для них будет праздник.

С этим ответом Манштейн отправился к Миниху. Тогда Миних приказал ему идти с отрядом в двадцать человек и взять Бирона.

— Манштейн, — сказал он, — живого или мёртвого, но ты должен его представить! Помни, что ты играешь на свою и на наши головы!

— Будьте покойны, ваше сиятельство, живого не выпущу! — С этими словами Манштейн вернулся во дворец.

Войдя в караульную комнату, он стал совещаться с офицерами о том, как бы дать знать часовым, чтобы те его не окликали и не задерживали. Сперва думали было произвести смену часовых, а новым сделать внушение, но на это требовалось много времени, да и могло возникнуть подозрение, зачем не вовремя смена? Наконец решили, что Манштейн пойдёт один с их ефрейтором. Часовые, видя старшего адъютанта фельдмаршала с их ефрейтором, разумеется, будут думать, что он идёт с донесением, и беспрепятственно пропустят их. Отряд же будет следовать за ним шагах в двадцати; о пропуске его уже будет заботиться ефрейтор.

Так и сделали. Манштейн прошёл все караульные посты без всякого затруднения и вошёл во внутренние покои.

Но, войдя туда, он невольно остановился.

«Где же спальня герцога? — подумал он. — Как бы не запутаться?»

В комнате было три двери. Манштейн остановился. Ему невольно пришёл на мысль эпизод из индийской сказки, облетевшей в народных преданиях целый мир, где рыцарь, отыскивающий своё счастие, должен был остановиться на перекрёстке трёх дорог и прочитать надпись: «Пойдёшь направо — с голоду помрёшь; пойдёшь налево — коня уморишь; пойдёшь прямо — оба будете сыты и оба биты».

«Здесь, положим, с голоду не умрёшь; коня со мной нет, так и морить некого; зато ошибёшься, так не только прибьют, а в застенке у Андрея Ивановича все кости переломают, всю душу измают, и в конце концов голову на колесе сложить придётся!»

При этой мысли Манштейн вздрогнул. Он заколебался было. Но всего лишь одно мгновение. Он сейчас же ободрил себя: «Из дворца не уйдёт! Фельдмаршал не оставит, коли пошёл! — С этою мыслью он приоткрыл первую дверь — она вела в коридор. — Не может быть, чтобы они по коридору в спальню ходили, — подумал он; приоткрыл вторую: видимо — тафельдекерская, в ней на кушетке спал дежурный лакей. — Разбудить и спросить? А если он поднимет шум? Если с умыслом укажет не туда, а сам побежит предупредить? Герцог, разумеется, спрячется, и хлопот будет много. Нет! Иду на счастье, была не была!»

Третья дверь вела в великолепную гостиную. «Надобно думать — сюда, — рассуждал про себя Манштейн и махнул рукой ефрейтору, заставив его стоять перед входом во внутренние комнаты, чтобы указать отряду, куда идти, когда он позовёт. — Верно, спальня идёт по линии фасада», — думал Манштейн и шёл дальше, не затворяя за собою дверей.

Пройдя комнаты две или три, он вошёл в небольшую комнату, из которой вела только одна дверь. Он хотел войти в эту дверь, но оказалось, что она заперта изнутри. Манштейн опять поневоле остановился.

Опираясь на эту дверь и шевеля тихонько ручкой, он стал раздумывать, что делать: «Идти кругом, поставив здесь часовых, или попробовать из сада влезть в окно — всё это трудно и рискованно! А что спальня здесь, в этом нет сомнения». Но он вдруг почувствовал, что от его давления дверь подаётся. Он надавил сильнее — и дверь отворилась. Ни верхняя, ни нижняя задвижки не были задвинуты. Манштейн вошёл.

Перед ним действительно была спальня герцога. К одной из стен примыкал альков, драпированный дорогим штофом и украшенный гербами Курляндии и Семигалии, золотыми шнурами, кистями и бахромой. Занавесы алькова были опущены. Приподнимая осторожно одну из этих занавесей, Манштейн увидел стоявшую на возвышении низенькую, но широкую, двухспальную кровать. Герцог и герцогиня оба крепко спали. Случайно он подошёл с той стороны кровати, на которой спала герцогиня.