Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 2

И отец Мертий начал обстоятельно и толково рассказывать князю Андрею Васильевичу жизнь пчел и порядки, царствующие в улье. Он рассказал разность воспитания простой рабочей пчелы, трутня и матки; сказал, что для высиживания простой пчелы нужно двадцать суток, трутня – двадцать четыре, а матки всего только семнадцать, но при этом количество, а может быть, и качество корма, даваемое для вывода каждого вида пчел, бывает совершенно иное; потому естественно, что природа каждого из этих видов бывает совершенно отдельная, не имеющая между собой ничего общего, и потому весьма легко их один от другого отличить. Назначение рабочей пчелы – только работа, матки – размножение и устройство, а трутня – только оплодотворение и защита в летнее время. Матка руководит ульем и содействует его усилению, а рабочая пчела устраивает улей, для чего приносит взяток, перерабатывает его в воск, мед и хлебину, делает соты и наполняет их медом. Для строительства сот, а также для воспитания червы нужна в улье определенная степень теплоты, чтобы воск был достаточно мягким; теплота эта и производится дыханием пчел. Когда пчел много, то это достигается ими легко; когда же улей слаб, то есть пчел мало, то им для нагревания приходится употреблять чрезвычайные усилия, для вознаграждения которых приходится усиливать потребление пищи; отчего может погибнуть весь улей, так как усиленное потребление пищи развивает в пчелах болезни, усиливающие накопление нечистот в улье, чего пчелы не переносят.

Долго отец Мертий разъяснял все это князю Андрею Васильевичу, который слушал с любопытством, думая: «Отчего же пчелы успели привести в такой порядок свое общественное устройство, а люди не могут? Отчего рабочая пчела не хочет быть маткой, а матка не обращается в рабочую пчелу? Отчего трутень, как тунеядец, совершенно изгоняется у пчел, когда между людьми столько тунеядцев кормятся на свете?

Хотя бы то же крепостное право, – рассуждал про себя Андрей Васильевич, – право, исходящее из стремлений Москвы к самовластию, в то время когда самые основы такого самовластия уничтожились сами собой, – разве не могло оно получить божественную санкцию в том порядке, который указан самой природой в пчелином улье? Да, положим! Но еще вопрос: в самой Москве-то откуда явилось такое стремление к самовластию, в отмену того порядка, который был принят и усвоен вековыми обычаями нашего рода и установлением взаимных отношений его к народу и его правам? Откуда могло явиться такое понимание, что все для меня, а я ни для кого, в видимый разрез тому, как думали русские люди? Наш славный предок, сделавший первый шаг к освобождению от ига татар, не дал права даже думать, что он желал перенести на себя татарскую власть, желал сам стать ханом уже не татарской, а русской орды. После победы, возвеличившей и прославившей его, он оставался тем же, чем и был: первым между равными. Правда, татарские взгляды начинали уже проглядывать у нас во многом и многом, но все же… А Византия? А греческое царство и Софья Палеолог?

Если перенести свой взгляд на Древний Рим и заметить, что везде чистая демократия вела к цезаризму, от преобладания произвола которого охранял только феодализм Средних веков, то придется заключить, что наилучший порядок, которого общество может достигнуть, есть именно тот, который устроили у себя пчелы; стало быть, признать, что крепостное право есть именно одно из тех учреждений, которое наиболее соответствует правильному пониманию общественного устройства. Оно создает именно рабочих пчел, которые своим трудом поддерживают улей, в то время как класс трутней его защищает, а матка им управляет».

– Стало быть, – проговорил Андрей Васильевич, слушая объяснение отца Мертия о пении маток перед образованием роя, о их вражде и драке насмерть, в случае неразделения роя, наконец, о выборе себе новой матки пчелами, если бы по какому-либо случаю прежняя погибла, – стало быть, улей пчел разрешает вопрос общественного и государственного устройства. Все эти толкования о правах рода, значении капитала и силе труда разрешаются просто неизменным сословным устройством крепостных или трудящихся, управляющих и охраняющих и, наконец, матки или руководителя, царя, короля, или как бы там его ни называли, – с тем, чтобы они никаким образом не могли обратиться в других, а всякий выполнял бы то назначение, которое ему предопределено. Так ли, отец Мертий? Ведь так живут ваши пчелы?

Отец Мертий задумался над этим вопросом.