Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 2

Таким образом, ходатайство Воронцова и Лестока обрушилось прежде всего на самого Воронцова. Ходатайствуя о назначении Бестужева канцлером, он думал получить звание вице-канцлера, чтобы привыкать к делу, учиться, как он говорил, но так как государыня канцлерство оставила за Черкасским, то он и остался ни при чем. Лестоку пришлось его утешать надеждой на будущее.

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин сидел в это время у себя в кабинете с двумя академиками, Таубертом и Гольдбахом.

– Будто это возможно, господа? И вы говорите, что прочитаете всякую шифрованную депешу?

– Непременно, ваше высокопревосходительство, – отвечал Гольдбах. – Нужно только знать правила того языка, на котором депеша написана. Разумеется, я не могу прочитать депеши по-испански, так как не знаю испанского языка, но если депеша будет написана по-латыни или по-французски, тем более по-немецки или по-русски, мы вот с камрадом ее непременно прочитаем.

– Каким образом? Этого я понять не могу. Положим, депеша, написана по-русски, но вместо букв поставлены цифры, и не в порядке, а так как-нибудь, например, вместо А – девять, вместо Б – семь, или означена каким-нибудь знаком, крестом, что ли, или звездочкой. Как же тут добраться?

– Очень просто, ваше высокопревосходительство, – стал объяснять профессор Тауберт, приписывавший себе честь открытия возможности разбирать шифры. – Каждый язык имеет свои правила, исходящие из его логических оснований, совершенно отличных от оснований других языков, так же как и оснований тонических того же языка. Для чтения депеш нужно опираться на логические основания, хотя, без всякого сомнения, много могут помочь и правила тонические, особенно там, где тоника языка имеет особое значение, например, при чтении стихов. Но это уже частности. Теперь в общем: какие, например, правила следует принять в основание при чтении депеши на русском языке. Первое: все слова русского языка оканчиваются непременно или гласной или безгласной. Следовательно, если выписать из депеши все знаки, которыми оканчиваются слова, то мы будем иметь ряд знаков, которые могут быть одной из следующих букв: а, е, и, о, у, ы или ъ и ь; остальные знаки, не встречающиеся в конце слов и не стоящие одиночно, ясно, должны означать согласные буквы. Второе: знак, поставленный одиночно, непременно означает одну из гласных букв: а, и, о или у, так как ни е, ни ы одиночными знаками не имеют значения. Третье: в каждом языке есть определенная пропорция, в которой происходит употребление букв, например, на столько-то а нужно столько-то б и столько-то м; а в русском языке еще и столько-то ъ и ь, и эта пропорция небезызвестна типографщикам. Далее, например, ы с другим знаком употребляется только в местоимениях мы, вы, ты и частице бы. Таким образом, если вы добрались, что какой-нибудь знак означает ы, то вы можете уверенно определять, что другой знак, с ней стоящий, непременно будет в, т, м или б. Начиная разбирать таким образом, разумеется с трудом и терпением, вы начнете получать более и более известных знаков, пока не прочитаете всю депешу.

– Но, может быть, они не станут употреблять безгласных букв в окончании, а будут оканчивать слова просто согласными? – заметил Бестужев.

– Это сейчас будет видно уже и потому, что в окончаниях слов будут чрезвычайно разнообразные знаки, – отвечал Гольдбах. – Разумеется, ваше высокопревосходительство, всякое особое условие требует своего приема, чтобы до него добраться. Поэтому мы и говорим о терпении и труде.

– Послушайте, господа, – сказал Бестужев. – Если это так, если вы будете в состоянии читать шифры и я буду управлять в какой-нибудь степени делами, то смею вас уверить – никакой награды не пожалею, при условии вашей скромности.

– Ваше высокопревосходительство, позвольте заверить честью, – отвечали академики.

– И я честью уверяю вас! Впрочем, и уверять нечего. Вы мне будете нужны – лучшее ручательство, что забыть о вас я не могу.

В это время явился фельдъегерь просить Бестужева к государыне.

Можно себе представить, что заговорили в обществе, когда узнали, что самый важный пост в государстве отдан Бестужеву-Рюмину по влиянию Лестока. Правда, канцлером был оставлен тот же князь Черкасский, но всякий понимал, что при Бестужеве, так же как и при Остермане, Черкасский будет только ширма, только внешний представитель того, что Бестужев будет проводить; тем более что ему, так же как и Остерману, было предоставлено право личного доклада государыне.

– Ясно, что все дела и вся иностранная политика будут в руках Бестужева, – говорили все, – стало быть, будут под влиянием Лестока, ходатайствовавшего о его назначении; таким образом, Лесток будет все!

В последнем общество жестоко ошиблось. Бестужев был не такой человек, который допустил бы кого-нибудь иметь на себя влияние. Елизавета не ошиблась, сказав Лестоку и Воронцову:

– Прося за него, господа, вы просите на себя розгу!