Драматические произведения Калидасы, как и его поэмы, отличаются предельной отточенностью языка и стиля, высоким совершенством художественной формы; но нигде увлечение формой не идет у него в ущерб содержанию, как мы это видим у поэтов и драматургов более позднего периода. Высокое поэтическое мастерство, необыкновенное богатство и разнообразие выразительных средств неразрывно связаны в его творчестве с глубиной художественной идеи, жизненной правдой и неподдельной искренностью чувства.
В драматических произведениях Калидасы внутренняя гармония и ясность, родственные лучшим образцам античного искусства, сочетаются с психологической тонкостью и глубиной индивидуальной характеристики образа, оправдывающими нередко встречающееся сравнение великого индийского драматурга с Шекспиром. Могучий гений Калидасы преодолевает традиционную схематичность образов и сцен, предписываемых брахманской поэтикой театра. Сквозь известную условность формы в драмах его явственно видны живые люди, реальные, правдиво изображенные человеческие чувства и отношения. Вместе с Бхасой Калидаса явился создателем жанра лирической драмы, в которой приглушенность внешнего действия обусловлена не слабостью драматического начала, но сосредоточением на выражении чувства, раскрытии внутреннего переживания. Неведомая европейскому театру до нового времени, лирическая драма Бхасы и Калидасы имеет корни, очевидно, в самой природе индийской духовной культуры, отмеченной с древнейших времен доминирующим развитием психологического направления в различных ее сферах.
Близость драматургии Калидасы традициям народной поэзии и народной сцены более всего обнаруживается в четвертом акте «Урваши». Исследователи усматривают в его художественной форме прямую связь с древними народными обрядовыми играми в честь Кришны, которые и дали, очевидно, начало развитию театрального и драматического искусства в Индии[85].
Тяготение Калидасы к лирическому жанру в его драматическом творчестве, представляющееся особенно очевидным при сравнении с произведениями Шудраки и Вишакхадатты, других выдающихся древнеиндийских драматургов эпохи расцвета, с пьесами, значительно более динамичными сюжетно, объясняется, разумеется, не влиянием традиционной поэтики, а художественной индивидуальностью самого поэта. Как предполагает Неру, отмеченные черты его творчества могли быть в какой-то мере обусловлены неведомым нам жизненным путем поэта. «Калидаса, — пишет он, — принадлежал к числу тех баловней судьбы, с которыми жизнь обходится как с любимыми сыновьями и которым ее красота и нежность знакомы лучше, нежели ее острые шипы и шероховатые края. Его произведения говорят о его любви к жизни и преклонении перед красотой природы»[86]. Предположения о счастливой жизни поэта, как мы уже отмечали, нельзя теперь ни подтвердить, ни опровергнуть, но любовь к жизни и преклонение перед красотой природы и человека он действительно выразил в своем творчестве с необычайной художественной силой и глубиной.
Песнь I
ПОСЕЩЕНИЕ ОБИТЕЛИ ВАСИШТХИ
1. Ради истинного проникновения в слово и его значение я склоняюсь перед Парвати и Высшим Владыкой, родителями вселенной, столь же тесно, как слово и его значение, слитыми в неразрывном союзе.
2—4. Что в сравнении с царским родом, ведущим свое происхождение от Солнца, ограниченный мой разум? Поистине, в ослеплении своем я вознамерился пересечь на хрупком плоту трудноодолимый океан! Несведущий, я подвергну себя только насмешкам, тщась обрести славу поэта, подобно карлику, простирающему из алчности руки к плоду, достижимому лишь для высокого человека. Но, может быть, в этот царский род, куда врата для слова уже были отверсты древними певцами, отыщется путь и для меня, как для нити в драгоценный камень, просверленный ранее алмазом.
5—10. Итак, тех, что хранили чистоту свою от самого рождения, доводили свои начинания до успешного завершения, властвовали над землею до самых берегов океана; тех, чьи колесницы беспрепятственно достигали небесных врат; тех, что свершали приношения Огню по правилам, одаряли просителей по их желаниям, карали по вине, восставали от сна в урочный час, что собирали богатства лишь для того, чтобы отдать их нуждающимся; немногословных ради правдивости, одерживавших победы ради славы, вступавших в семейную жизнь ради потомства; тех, что в детстве обретали знания, в молодости искали наслаждений, в старости становились отшельниками, а в час кончины уходили из жизни путем единения с Высшим, — царей рода Рагху воспою, хоть и скудны силы речи моей, их достоинствами, слух пленившими, вдохновленный на это дерзание. Тому да внемлют благие, способные различать благое и неблагое; ведь в огне проверяется золото — чистое ли или с примесью оно.