Род Волка. Племя Тигра. Прайд Саблезуба

Под огромною корягой
Щука старая стояла.
Называлась Барбакукой,
Карасей, язей глотала,
Вверх и вниз не пропускала.

Годы дoлжно чтить и в рыбе,

Я сказал ей: «Барбакука!
Не хочу тебя обидеть,
Только тут мои ловушки —
Я давно уж их поставил.

Труд немалый здесь положен:

Много веток я нарезал,
Плел корзины, вил заборы.
Мне не надо много рыбы —
Это ль пища для мужчины?

Я возьму совсем немного:

Самых глупых – из ловушки.
Не в ущерб реке – мне в радость.
Так зачем же эту малость
Ты себе забрать всю хочешь?

Разве мало места в речке,

Камышей, и ям, и стариц?
Не гоню тебя я грубо,
Но прошу: уйди подальше
От тех мест, где я рыбачу».

Рассмеялась Барбакука,

Пасть зубасто разевая:
«Что лепечешь, человечек, —
Червячок земной, несчастный?
Что ты хочешь, дуралей?

Ты не дома и на суше —

Робкий, слабый, неумелый.
Ну а если входишь в воду,
То смеются все лягушки,
До того нелеп твой облик.

Ты в воде бревну подобен,

Отрастившему вдруг лапы.
Я же здесь всему хозяйка,
Где хочу, ловлю я рыбу,
И никто мне не указ.

Ты же, жалкий человечек,

Собирай в траве улиток,
Червяком, жуком не брезгуй,
Раз не стоишь тех малявок,
Что в прибрежной тине рыщут».

«Ах, ты так?! – сказал я грозно. —

Быть тебе в моей кастрюле,
На костре кипящей бурно!
Будешь в ней всему хозяйка,
Будешь там ловить добычу!»

Смело кинулся я в воду,

Погрузился под корягу
И, схватив за хвост рукою,
Мощно выбросил на берег
Злую вод речных хозяйку!

Тронул я ее ногою

И сказал: «Эй, Барбакука!
Покажи-ка ловкость, ну-ка!
Поучи меня ты бегать,
Лазить, прыгать, кувыркаться!

Научи, или придется

Долго мясо мне твое
На костре варить и жарить».
Тут взмолилась Барбакука:
«Пощади, могучий Семхон!

На мое взгляни ты брюхо:

Не язи и караси там:
Там щуренков сотни, тыщи
Своего ждут появленья
Из икринок в мир подводный.

Неужели нерожденных

Жизни ты лишишь, о Семхон?
Чем они-то провинились,
Не познав воды прохладной,
Не махнув хвостом ни разу?»

«Вот как старая запела! —

Ей сказал я, насмехаясь. —
Что мне до твоих детишек?
Не моя это забота,
Раз моей ты не прониклась!

Не хочу тупить ножи я

О твою дурную шкуру,
Что коре гнилой подобна!
Убирайся, но чтоб больше
Я в реке тебя не видел!»

И, сказав слова такие,

Взял за хвост я Барбакуку
И закинул в дальний омут.
Не люблю я щучье мясо:
Жесткое оно и тиной пахнет!

Эффект получился не хуже предыдущего. Семен чувствовал себя Иисусом, небрежно сотворившим на глазах толпы очередное чудо. Атту чуть не захлебнулся от возмущения, слушая наглый монолог Барбакуки, и почти заплакал, когда речь зашла о нерожденных щурятах. Текст он запомнил после двух прочтений и в третий раз произносил его уже сам, а Семен его только поправлял. После этого новоявленный поэт заявил, что ему вредно много раз слушать собственные произведения – от этого его незаурядный талант может ослабнуть или даже совсем пропасть.