Род Волка

На вкус вареное мясо моллюсков напоминало ластик — резинку для стирания карандаша советского производства за одну копейку. «Гольный белок, — хмыкнул Семен, когда понял, что, пожалуй, наелся. — Главное, не переваривать, а то совсем жесткие становятся. Вынимать надо сразу, как только раскроются. Впрочем, устриц, кажется, вообще едят сырыми. Надо сделать запас на утро: вдруг я до него доживу».

Наверное, между мозгами и желудком существует некое сотрудничество и взаимопонимание. После всех сегодняшних (и вчерашних) стрессов Семен вдруг ощутил приступ отчаянной беспечности: «А пошло оно все к черту! Я сыт, и мне тепло. Сдвину костер в сторону, вымету с камней угольки, лягу на прогретое место и буду спать, пока не замерзну!»

Так он и сделал. И уснул сном праведника. И ничего ему не снилось — почти до самого утра. В предрассветных сумерках он проснулся, поправил бревна в костре, придвинулся к теплу замерзшим боком и вновь уснул.

И оказался за столом в гостиничном номере поселка Нижнеюртовск. Пьяный Стивен Линк нес какую-то чушь по-английски, а Юрка сидел напротив, матерно ругался и требовал, чтобы Семен немедленно нашел и отдал ему ЭТО. Нужно идти проверять прибор, а без ЭТОГО он никуда идти не может! Семен пытался ему объяснить, что все понимает, но ЭТОГО нигде нет — он же сам видит! Ну куда ОНО могло деться?! Для прояснения этого вопроса они вмазали по стопке. Юрка занюхал кулаком, глянул под стол и расхохотался: «Как же мне пить в таком виде?!» Семен тоже заглянул под стол и обнаружил, что продолжения Юрки там нет. И проснулся.

Рассвет то ли уже наступил, то ли вот-вот собирался это сделать, и все вокруг было окутано молочным туманом. Семен отсырел и изрядно продрог, но, к своему удивлению, чувствовал себя довольно прилично. В физическом смысле. А во всех остальных — просто захлебывался от тоски. Он лежал и думал о том, насколько же легче было предкам, которые всерьез верили в жизнь после смерти — хоть в раю, хоть в аду, хоть в другом теле после перевоплощения. Но он-то ученый-палеонтолог, он изучал остатки трупов живых существ и прекрасно знает, что со смертью все и кончается. А так хочется сказать: «Ничего, Юрка, скоро мы встретимся. ТАМ ты будешь целым, и мы еще помашем с тобой „посохами“…»

Огромным волевым усилием Семен заставил себя подняться и оживить почти потухший костер. Когда занялось пламя, когда пошло тепло, видимое пространство этого мира стало чуть-чуть уютней, зато почувствовалось, насколько то, что скрыто туманом, враждебно и чуждо. «Зачем я здесь, чего ради? Оно мне надо? А ты, Юрка, все-таки дурак! Чего ты не позвал к себе Светку? Ваш роман длился целый год. Может быть, ты на самом деле и из Конторы сбежал не ради денег, а чтобы больше с ней не встречаться? Вы же два сапога пара: взбалмошные, агрессивные, скандальные и… с большим дефицитом зла в душе. Вам просто надо было научиться мириться, и у вас было бы постоянное развлечение на всю жизнь. А Олег без меня, наверное, из науки уйдет. Ведь институт заочно окончил, в аспирантуру поступил, материала набрал уже не на одну, а на три кандидатских — все бросит и уйдет! Нет, это неправильно: если в человеке проснулся дух исследователя, то его не остановят ни маленькая зарплата, ни злая жена, ни… гибель начальника. Он может погаснуть только в том случае, если кончится топливо, если исчезнут цель и смысл. В конце концов, я не могу все время быть рядом и это топливо подбрасывать — человек должен научиться жить сам, сам выбирать дорогу…

Родители… Я приезжал к ним раз в два-три года и не всегда оставался на ночь. Им и без меня хватает забот с сестрой, ее детьми и мужем. Мама так радовалась, что у меня все в порядке, что я ни в чем не нуждаюсь, отказывалась от денег… Стоп!»

Семен остановил себя, поняв, что так может зайти очень далеко. Инстинкт самосохранения подсказывал совершенно четко: с этими мыслями нужно завязывать — в ТОЙ реальности он умер, и ничего с этим поделать нельзя. А стоит ли (и можно ли?) жить в ЭТОЙ — не ясно. «Надо чем-то заняться, пока висит туман. Кстати, для ответа на второй вопрос неплохо бы провести инвентаризацию: составить список имеющегося снаряжения с указанием степени износа…»

Как и ожидалось, список получился коротким: вельветовый пиджак, точнее — легкая куртка, которую Семен любил надевать в дорогу из-за обилия карманов, свитер-водолазка, джинсы, ботинки, трусы и носки. Вся одежда старая, поношенная, но привычная и потому любимая. Для обитания в тайге и тундре она не годится совершенно, так как в лохмотья превратится за несколько дней. Слабое утешение — ботинки. Они тоже старые, купленные три года назад в «секонд хенде», но из добротной натуральной кожи, на толстой рубчатой подошве. Из амуниции они «умрут», наверное, последними. Впрочем, на хороших каменистых склонах можно и их превратить в лохмотья достаточно быстро.