Род Волка

— Мало ли зачем! — обиделся Семен. — Где хочу, там и живу. Так это вы были на плотах? Вы в меня стреляли?!

— Я и Осенний Гусь, — гордо выпятил грудь туземец. — Мы никогда не промахиваемся! Я целился в голову — между глаз, а он в грудь слева. Интересно, стрелы прошли насквозь, или ты их потом вытащил?

— Ни хрена подобного: вы вообще не попали… сволочи!

— Как это?! — У туземца отвисла челюсть. — С такого расстояния?!

— Оба промазали, как миленькие, — злорадно добил его Семен и показал пальцами: — Вот на столько!

— Надо же… Как же так?!. Ты только никому не рассказывай… А! — вдруг хлопнул себя по лбу Атту. — Я понял! Мы же никогда не стреляли в мертвых! Наверное, так и бывает — обычные стрелы уходят в сторону, а волшебных у нас с собой не было!

— Дурак! — начал не на шутку злиться Семен. — Вы же на плоту были, который двигался. Поправку надо было делать, как при стрельбе по движущейся мишени!

— С какой стати?! Ты же стоял на месте! Нет, тут все ясно: пустить обычную стрелу сквозь границу миров невозможно, а ты как раз на ней и находился! Тут никакая поправка не поможет: не вправо, так влево, но обязательно уведет — и как это я сразу не догадался?! То-то, смотрю, в тебе дырок нет!

— Да пошел ты! — смирился Семен. — Черт с тобой: пускай я буду мертвым. Но вы-то этого тогда не знали! Ни с того ни с сего стрелять в незнакомого человека… Не стыдно?

— Э, э! — насупился туземец. — Ты говори, да не заговаривайся! Какие к нам претензии?! Мы Законов Жизни не нарушали, все сделали правильно — наши мертвые подтвердят!

— Ну и законы у вас!

— Нормальные Законы — как у всех Людей. Разве можно было поступить иначе? А вот ты… Был бы ты живым человеком, надо было бы отвести тебя к шаману, чтобы он отобрал у тебя Имя!

— Это еще почему?! Я же еще и виноват, оказывается!

— А кто, интересно, безобразничал на реке? А? Что мы тебе плохого сделали?

— Ну ни хрена ж себе! — опешил Семен. — Это как же?

— А вот так! Поставь себя на наше место: плывешь ты себе тихо на плоту, никого не трогаешь. Вдруг из леса выскакивает некто (явно не хьюгг). И ничего на нем нет: ни знаков Рода, ни отличий Племени. Непонятно: он на тропе войны (и какой именно) или просто так — на охоту вышел, а может быть, рыбу ловит? Более того (уж извини!), не обозначено даже, что он мужчина (а не женщина), не показано, прошел он посвящение или нет. Я уж не говорю про отсутствие знака Имени и амулетов-хранителей. Ну, скажи, тебе самому-то не стыдно было показываться в таком виде на глаза Людям? И вдобавок ко всему, этот некто кричит на нас и руками машет — то ли заклятье посылает, то ли порчу напускает. Ну, ладно, раз уж у тебя ни стыда, ни совести, так стоял бы тихо: мы бы подплыли посмотреть на такое чудо непотребное. Было бы что рассказать Людям, да и молодым, опять же, наука: до чего можно дойти, если не соблюдать Законы Жизни. Зачем орать-то надо было?!

— Вы бы меня в кустах не заметили, — пробормотал вконец растерявшийся Семен.

— Что-о-о?! Мы?! Не заметили?! — Изумление туземца казалось беспредельным. — То есть ты хочешь сказать, что наши старейшины отправили за Камнем восемь калек? Нормальных воинов не нашлось?

— Ладно-ладно, — попытался сменить тему Семен. — Ничего я такого не хотел. Расскажи лучше, куда вы плыли и за чем.

Туземец охотно начал рассказывать, но Семен напрасно надеялся, что изложение вполне конкретных событий понять будет легче, чем абракадабру про умирания и воскресения, — дословный перевод выглядел бы совершенно абсурдно. Дело в том, что в местном языке обобщающие и частные понятия занимали совсем другие места, чем в привычных Семену европейских языках. Скажем, впервые увидев широкое пространство за рекой, Семен назвал его для себя «степью», противопоставив таким образом «лесу». В языке Атту прямого синонима слова «степь» не было, зато имелось не меньше десятка слов, обозначающих разновидности степного ландшафта, например «открытое плоское пространство с травой и кустами» называлось совершенно иначе, чем «область низких холмов, разделенных сухими руслами ручьев». Ситуацию усугубляла к тому же явная табуация (полный или частичный запрет на использование) многих названий. В родном языке Семена от далеких предков такой табуации почти не сохранилось, разве что в слове «медведь», которое, по сути, является описательным (ведающий медом) и скрывающим «настоящее» имя животного. Таковое, безусловно, имелось, но не было предназначено для повседневного использования. В общем, не имей Семен «мысленного» контакта с собеседником, через эти лингвистические дебри ему ни за что было бы не продраться. С превеликим трудом и головной болью он, кажется, добрался до сути происшедшего.