Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61

Резко посерьёзнев, он тяжело вздохнул и налил себе ещё. Взял рюмку, подошёл к окну и, глядя в тёмные небеса, сказал:

— Мужчина пожертвует чем угодно ради жизни любимой. Даже если она не примет эту жертву. Не поймёт этой жертвы. И не простит этой жертвы. Если она вообще узнает о жертве. Если узнает…

Аркадий Петрович выпил. Оксана смотрела ему в спину. Почему-то всё это вызвало в ней бурю эмоций. Обычный трёп Святогорского. Но из глаз покатились слёзы. Что-то произошло с ней. Но Оксана не понимала.

Святогорский наконец повернулся к ней.

— Не плачь, Оксанка. Ты просто беременная. И это прекрасно. Ты любишь Родина. Родин любит тебя. Вам ничем не надо жертвовать. И я не понимаю, почему бы такой прекрасной, любимой и любящей беременной женщине не пойти домой, не зажарить огромный кусок мяса, и не сказать мужу, что ты счастлива быть беременной именно от него и будешь ещё счастливее, став матерью его ребёнка.

Оксана Анатольевна подскочила с кресла пружиной, схватила сумку… И в этот момент в кабинет занёсся Родин. Тоже весь во взвинченных чувствах. Они секунду смотрели друг на друга. И кинулись друг к другу в объятия.

— Серёжка, прости!

— Да нет, это ты меня прости! Я…

— Я как последняя дура!..

— Как последний мудак!..

— Конечно, я оставлю… Это же наш ребёнок!

— Конечно, я понимаю все твои беспокойства!..

Аркадий Петрович прикрыл за собой дверь кабинета. Он улыбался. И если хоть кому-нибудь повезло бы увидеть эту улыбку — он прочел бы в ней тайные знаки. Не радости, не сопереживания, не принятия и даже не ироничной всезнающей мудрости. Это были знаки печали. Чувства, что мы испытываем, когда совокупность всех прочих не отражает. Такое бывает. Изредка бывает со всеми. Когда мы понимаем что-то большее, чем мы есть. Например, то, что не каждая жизнь рождает любовь. Иногда жизнь способна родить всего лишь жизнь…

Но коридор был пуст. Никто не видел.

Кадр шестьдесят первый Неотложное состояние

В приёмном покое на каталке лежала новоявленная мать. Маленькая, испуганная, несчастная… Как пойманная в мышеловку крохотная лабораторная белая мышка. Рядом санитарка приёма одной левой удерживала за шиворот модной рубахи юного козлоногого хипстерка.

— Вот, говорит, что отец! Куда там, в двенадцать-то годков! — Объяснила санитарка Оксане Анатольевне, чуть приподняв подростка над полом.

Он задёргал копытцами и возмущённо заблеял.

— Мне двадцать восемь! Что вы себе позволяете!

— Переводите поступившую в родзал первого этажа, открывайте набор для осмотра родовых путей! — Рявкнула Поцелуева. — Тимофеевна, да поставь ты уже его! Мужчина, вы кто?

— Конь в пальто! — Пискнул отпущенный хипстерок, поправляя свои доспехи.

— Скорее мини-хорс в попонке для чихуа-хуа! — Хмыкнула заведующая обсервацией.

— Фрилансер я! — Уже спокойней добавил мальчонка. — Я писал контент, а она…

— Кто он? Что он писал? — попыталась уточнить могучая санитарка.

Оксана Анатольевна только рукой махнула. И вопросительно уставилась на хипстера-фрилансера.

— У меня волна. Мысль шпарит. А она, — он кивнул в сторону двери, куда укатили жену, — мол, не торопись, ещё терпит, я на форумах подготовилась. Потом такси вызвали. Те не приехали. Или приехали не туда. Пока я отказ оформлял. Пока на сайт их злобный отзыв катал. Так уж на улице поймали. Она так орать начала — он нас и высадил. Едва успели до ступенек вашего приёмного добежать. — Хипстерок-фрилансер издал нервный смешок. — Но я тоже на форумах готовился. Я это… — Он вдруг замолчал, как оборвался. И пристально уставился на свои руки. Как будто впервые увидел. — Я думал, что… Я раньше жизни и не знал! Я… А оно… Он…

— Она! — Довольно урча, хохотнула Борисовна. — Девка у тебя, болезный.

— Дочь! Моя дочь! Она… Она — оттуда. А я… А я — здесь. И вот мне в руки…

Он чуть не носом уткнулся себе в ладони и вдруг заплакал. По-бабьи тоненько.

— Тёоооплая. Горяааачая. Мояааа доооченька! Прямо мне в рууууки… Зачеееем еёооо у меняааа отобраааали?!

— Ну не хнычь, милый, не хнычь! Так надо! — Обняла его лапищей за плечи Тимофеевна. — Детский доктор поглядит как у твоей дочурки там чего — и обратно отдаст. Не хнычь. Идём, чайку тебе сварганю.

И санитарка увела хнычущего хипстера, перепачканного кровью жены и слизью новорождённой дочери, в недра приёмного, приговаривая: — Оно всегда так, малец. Всё всегда в жизни так. Хорошее — оно через боль, кровь и слёзы рождается. Такого жопой на стуле не высидишь… А что поймал — молодец! Жизнь — она неотложное такое состояние. Ой, неотложное!

Молоденькая акушерка и Оксана Анатольевна переглянулись, сдерживая смех. На столе приёмного зазвонил внутренний телефон. Поцелуева подняла трубку.

— Да?! Иду!

И заведующая крупным обсервационным отделением большого родильного дома, входящего в состав огромной многопрофильной больницы, ушла по неотложным врачебным делам.