Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61

Бригада сосудистых хирургов извлекла тромбоэмболы из вевтей лёгочной артерии беременной Олесюк. Поскольку некоторое время после отключения от аппарата искусственного кровообращения её сердце не запускалось — то и акушеры сделали свою работу. И родился на свет божий младенец с экстремально низкой массой тела, девятьсот граммов. И забрал его мрачный Ельский к себе в реанимацию. И появился наконец муж Олесюк, который был занят важными делами где-то за границей. И выяснилось, что она действительно много курила, что несколько лет назад пила противозачаточные таблетки. И что у бабушки её, и у матери её всё было далеко не в порядке с сосудами в целом, с венами — в частности. И обе они умерли от ТЭЛА. Не дождавшись внучку/правнучку. Потому что смерть, как неотъемлемая составляющая жизни, тоже весьма неотложное состояние.

Впрочем, и муж Олесюк, и жена Олесюк были счастливы рождению дитя. И были благодарны врачам. Родин устроил всему родильному дому тренаж по неотложным состояниям. И ответственным дежурным врачам в очередной раз запретили на дежурствах не то, что ложиться на кровать, а к кровати подходить и близко. Тут ему стало стыдно. В этот момент произносимой им пламенной речи в конференц-зале. Во-первых, ответственным дежурным врачом в ту смену была его жена. Во-вторых — его жена была беременна. А им, как известно, надо отдыхать. Хотя бы по ночам. В идеале — спать. Ну, или хотя бы прилечь на койку, полежать. Чтобы разгрузить венозный кровоток. Который во время беременности очень сильно перегружен, в связи с изменениями в свёртывающей системе крови при беременности.

Жизнь полна парадоксов.

Парадоксы полны неотложными состояниями.

Неотложные состояния полны жизнью и смертью одновременно.

Особенно — неотложные состояния при беременности.

Парадокс?..

Татьяна Георгиевна Мальцева встретила человека, прилетевшего из Америки. В означенный в последнем письме от него день и час. Вышла к гейту, на который указало табло по номеру рейса.

Она не нервничала. Всё было предрешено. Ощущение предрешённости, при отсутствии решения — это и называется — парадокс.

Он вышел первым. Без багажа. Никогда не любил. Даже в те далёкие — господи, совсем близкие! — времена, когда не всем и не всегда можно было обзавестись «по месту прилёта» — не любил. Всегда и всем обзаводился на месте. Он везде и всегда был дома. Спокойный, уверенный. Мужчина. С которым всегда уверенно и спокойно. Размашистая, твёрдая, уверенная походка. Гад! Подошёл, посмотрел в глаза. В глаза поцеловал. И они пошли. Как тогда, по перрону, после Карпат. Как она всегда ходила с ним. Он шёл твёрдо, размашисто, уверенно. А Танька, его Танька Мальцева — уже официально доставшаяся Панину, — Танька носилась вокруг вприпрыжку, то хватая за руку, то отпуская и вертясь юлой. Целовала, висла у него на шее. Нежничала искренне, радостно, не напоказ. Некому и нечего было сейчас показывать. Нежничала, потому что была счастлива скакать вокруг него собачкой, целовать его, миловаться с ним. С ним, единственно только с ним она была всегда настоящей Танькой.[31]

Они подошли к её «крутой тачке». Когда-то он ездил на безумно «крутой тачке». На безумно «крутой тачке» он забирал её со свадьбы Панина с Варей. На той же «крутой тачке» он забирал её из кафе, где её оставил Панин, поскандалив, дав пощёчину и оставив без денег.

Она прожила с ним немало счастливых лет. Он очень любил её и всё прощал. Медленно, терпеливо воспитывал. А потом он разбился на трассе в очередной «крутой тачке». Они с Паниным были тогда уже старшими ординаторами. И всё стало таким…

И всё перестало быть в тот день, когда она села в самолёт Нью-Йорк-Денвер.

Он протянул руку. Она дала ему ключи. Он сел за руль. Некоторое время ехали молча.

— Я видела тебя в морге. Я опознала тело. Я похоронила тебя.

— Это был не я.

— Как ты мог так со мной поступить?!

— На кону была твоя жизнь.

Мальцева красноречиво посмотрела на него. Разъяснений не последовало. Хотелось убить его. Возненавидеть. Но не получалось. Больше всего хотелось с ним в койку.

— И это всё?! «На кону была твоя жизнь» — и это всё?!

— Это всё.

— Мне мало!

— Это же ты.

Он улыбнулся. Сам себе. И это была та самая улыбка…

— Я убью тебя!

Молчание.

— Ты понимаешь, что я пережила?!

Молчание.

— А если бы мы не встретились в самолёте?

Снова та самая улыбка. И этот голос. Боже! Как она скучала по этому голосу. По этой улыбке. По этим манерам. По этим рукам. По этому покою.

— Ты обладаешь удивительным качеством, Мальцева. Ты всегда предвосхищаешь события. Я помню твоего учителя ремесла. Ты была зелёной студенткой, когда он брал тебя с собой в родзал. Потому что ещё ничего не понимая, путаясь в теоретических знаниях и не умея толком применять их на практике, ты умела предвосхищать события. Ты — маг. Очень торопливый, очень юный суетливый маг. Ты совсем ненадолго опередила время, когда гриф «Совершенно секретно» превращается в гриф «Для служебного пользования». Через полгода я бы сам нашёл тебя. Как я никогда и не терял тебя.

— Ненавижу!

— Очень рассчитываю на это.

— Ты изменял мне?

— Никогда.