Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37

– Мы что, начнём заниматься этим прямо у тебя в кабинете? – удивлённо вытаращилась Мальцева на свежие простыни и откинутый пододеяльник в мелкий голубой цветочек. – Откуда такая пошленькая расцветка? Ты решил создать иллюзию семейной жизни, которую призвано символизировать это ложе?

– Дура! Я еду домой. А ты ложись и спи. Не то будешь со своим интерном до утра свистеть.

– Можно было так не стараться. Я одна всё ещё отлично помещаюсь на неразложенном диване. Или тебя моторика подвела? Под официальную супругу стелил?

– Дура, – уже куда более ласково сказал Панин.

Он надел куртку, подошёл к Мальцевой и поцеловал её в щёку.

– Твой сарказм неуместен. Я уйду – перекури в окошко и ложись спать.

– Ты не спрашиваешь, как кесарская?

– Я к ней заходил. Она стабильная. При ней интерн. Через неделю мы отправляемся в Питер на конференцию по вопросам урогенитальных инфекций.

– С интерном? – глупо переспросила Мальцева.

– С тобой.

– Ладно, – согласно кивнула Татьяна Георгиевна.

Панин протянул ей ключи от кабинета и, не оборачиваясь, быстро пошёл к выходу. Едва он закрыл за собой дверь, она как-то внезапно обмякла, обессилела и с какой-то даже неожиданной и неуместной радостью подумала, что это очень здорово – побыть пару дней вдвоём с Сёмой. Пусть даже и на конференции. Наверное, она просто очень устала. Не было сил на язвительные мысли, не было сил на… Ни на что не было сил. Она легла на диван и моментально уснула. Необходимости ставить будильник – никакой. Как только санитарка начнёт убирать коридор обсервации – Татьяна Георгиевна откроет глаза и моментально вернётся в ясное состояние сознания, что твой Штирлиц. Хотя кабинет начмеда от её владений отделяет звуконепроницаемая дубовая дверь, коридор холла, дверь в коридор, расходящийся в направлениях акушерской и детской обсервации, и дверь в собственно отделение. Так собака, запертая в квартире на шестнадцатом этаже, чует подъехавшего на стоянку хозяина – недоступным, непонятным, неуместным для нормальных людей шестьсот шестьдесят шестым чувством.

В послеродовой палате прооперированная Касаткина крепко держала за руку Александра Вячеславовича и глядела на него влюблёнными глазами.

– Правда я выгляжу гора-а-а-аздо моложе своих тридцати пяти? – ворковала она сквозь забомблённое медикаментами сознание. – Моей старшей дочери – пятнадцать лет, вы бы могли поверить?! – совершенно неуместно хрипло хихикала пациентка. – Вы бы дали мне тридцать пять лет? Вы бы ни за что не дали мне тридцать пять лет!

Похоже, что ответной реакции ей не требовалось вовсе. Эндорфиновому откату возбуждённого гипоталамуса было достаточно присутствия красивого молодого врача. Любая из женщин после родов способна к полному уходу в отрыв от объективно существующей реальности. Кто-то в меньшей степени, иные – в большей. Но колоссальный всплеск гормональной продукции на женской «фабрике», достаточно быстрое перепрофилирование всех органов и систем в совершенно иной режим функционирования создают плотное, удушливое, нейрогуморальное облако вокруг любой самки, простите за совершенно бесхитростную и потому не оскорбительную констатацию факта. Подавляющее большинство моментально становятся стебанутыми матерями – и готовы изводить любого подвернувшегося под руку утомительными деталями и чуть ли не поминутным таймингом процесса родов (именно подобные экземпляры затем с неослабевающим упоением описывают первые «покаки», качество и количество срыгиваний, слюней, соплей и прочих особенностей бессонных ночей и прикладывания к «сисе», и увлекаются своими «самыми необыкновенными» детьми настолько, что перестают самоидентифицироваться – и вместо полновесного, солидного, надёжного «я», вводят в устойчивое употребление глупое, нелепое, размытое «мы»). Некоторых послеродовое состояние приводит в настороженную готовность к влюблённости – и они замирают в этом своём предчувствии на некоторое время, как сеттер, почуявший перепела. И стоит только подвернуться подходящему объекту, как хвост… то есть «все фибры души» – начинают дрожать, и непрерывные ментальные и духовные мультиоргазмы способны довести подобную дамочку до лёгкого идиотизма. По счастью – временного. Впрочем, оргазмы иногда встречаются и самые что ни на есть физиологические. Например, во сне. Что иногда крайне пугает первородок, хотя из последствий разрешения от бремени эта опция далеко не самая пугающая. Это как раз нормально.

Родильница Касаткина, судя по всему, относилась к категории гормонально готовых к эйфоричной влюблённости. Муж так и не появился – и миновав стадию гнева с помощью седации, она по полной отрывалась на Александре Вячеславовиче.