Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37

Санитарка подала профессору халат. Та кое-как в него въехала. Вечером санитаркам будет о чём поговорить. Операционная сестра развернула и поочерёдно подала перчатки. Профессор кое-как в них втиснулась дрожащими руками и ещё некоторое время неловко поправляла пузырящиеся на пальцах латексные кафтанчики.

– Перчатки нормально подать не можешь! – вызверилась профессор, уронив на пол поданную турунду с хлоргексидином.

Операционная сестра молча подала другую. Под маской не было видно выражения её лица, но глаза сестры мрачно хохотали. Вечером всей дежурной смене будет над чем мрачно похохотать, а уж как будет обложена профессор, ой!.. Долго, ох, долго проживёт Елизавета Петровна.

– Скальпель! – рявкнула профессор, мрачно восстав на место хирурга перед давно обложенным операционным полем.

Операционная сестра молниеносно подала Засоскиной корнцанг. Оксана Анатольевна быстро обработала операционное поле. Профессора швырнуло в багрянец, который просвечивал даже через маску. Её лоб моментально покрылся испариной.

– Скальпель! – повторила она.

Операционная сестра глянула на Мальцеву. Та кивнула. Сестра подала профессору скальпель. Та схватила хирургический инструмент, и… скальпель заходил ходуном. Тем не менее профессор занесла его над надлобковой областью. Перехватила, помогая себе левой рукой. И ещё раз перехватила.

– Йодонат, – сказала Мальцева.

Операционная сестра, ехидно подняв бровки, демонстративно взяла лежащую на операционном столе ватную палочку и, не менее демонстративно окунув её в раствор йодоната, подала Мальцевой, подмигнув.

– Показатели стабильные?! – строго уточнила профессор у анестезиолога, пока Мальцева рисовала йодонатом линию разреза для профессора, в строгом соответствии с заветами Пфанненштиля.

– Ну разумеется, – елейно растёкся Святогорский. – Мы же ещё не начали оперировать.

В операционную зашла врач-лаборант со своим чемоданом.

– Ну, что тут у вас… – недовольно начала она, но завидев спину профессора Денисенко, замолчала, изобразив в сторону анестезиолога пантомиму: «Понятно, молчу, молчу!»

– Елизавета Петровна! – сказал Мальцева.

И профессор наконец сделала разрез.

– Не было никакой необходимости в одномоментном проникновении в брюшную полость! – не выдержала Оксана Анатольевна, быстро промокнув салфеткой обильно выступившую кровь. – Надо было входить как обычно, послойно! Теперь е… любись с ушиванием!

– Фарабеф! – завопила профессор чуть не истерически.

– Надлобковое, – спокойно сказала Мальцева.

Операционная сестра подала Поцелуевой надлобковое зеркало, та моментально и споро установила его куда и как следует.

– Скальпель! – снова издала истошный вопль профессор.

Операционная сестра снова подала профессору скальпель, который несколькими мгновениями прежде та швырнула на операционный столик, не глядя. Поцелуева промокнула нижний маточный сегмент. И ещё раз промокнула. И ещё раз промокнула.

– Елизавета Петровна! – повторилась Мальцева.

Профессор занесла было скальпель над нижним маточным сегментом, но… передала его Мальцевой. Та моментально вскрыла матку, молниеносным движением аккуратно вернула инструмент на столик и развела двухсантиметровый разрез до двенадцати сантиметров, в рану выплыл плодный пузырь.

– Ножницы! – завопила профессор, но Оксана Анатольевна уже вскрыла плодный пузырь, сделав крохотный поверхностный надрез скальпелем. В руках Мальцевой и Поцелуевой хирургические инструменты жили, играли, танцевали и пели, как самые что ни на есть народные артисты. В руках у Елизаветы Петровны они превращались в кургузых увальней, совершавших нелепые пьяные па под караоке.

Операционная сестра ловко извлекла надлобковое зеркало. Мальцева родила в рану живую доношенную гипотрофичную девочку, Поцелуева перерезала пуповину между наложенными операционной сестрой зажимами и передала новорождённую неонатологу.

– Извлечение на пятой минуте, – констатировал анестезиолог.

– Шить углы! – скомандовала профессор.

Операционная сестра подала Елизавете Петровне иглодержатель. Мальцева молча вставила обратно надлобковое зеркало. Профессор воткнула иглу в матку гораздо выше требуемого уровня.

– Ой, надо переколоть! – суматошно-виновато ляпнула она и выдернула иглу обратно. Место укола тут же обильно закровило. Поцелуева промокнула, зло прокомментировав:

– Это не пяльцы! Это живая женщина с инсулинозависимым сахарным диабетом. А вы своими лишними вколами-выколами гоните ей в кровь тромбопластин.

Профессор кое-как наложила швы на один угол.

– Промокните, я ничего не вижу!

– Уберите руки из раны! – шепнула операционная медсестра. Впрочем, достаточно громко.

Это были элементарные знания и навыки, наличие которых подразумевается даже у начинающих, не то что у профессоров.

– Окситоцин! – заорала профессор.

– Уже ввели, – коротко ответила Поцелуева, возвращая на операционный столик пустой шприц.

– Который час? – спросила Елизавета Петровна. – Мне пора ехать на министерское совещание. Вы сможете без меня закончить? – попятилась она от операционного стола.