Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47

Когда Ельский впервые — сразу после операции — принёс ей малышку и даже приложил к груди, она… не испытала ничего. Кроме боли. Боли внизу живота. Боли в сосках. Некий истеричный подъём был, но он тут же сменился холодным профессионализмом. Новорождённая здорова? Здорова. Рефлексы? Тань, ну общий комбинированный наркоз. Ты же сама не захотела эпидуралку. Конечно, рефлексы слегка понижены. Завтра будут в норме. Лучше посмотри, какая она красивая… Боже мой, это точно Владимир Сергеевич Ельский?.. Вова, красивая? Все младенцы красивые!.. Все, Тань, да не все!.. Ок, здоровая, красивая, молозива лизнула — уноси. На грудное вскармливание нечего было и надеяться. Этот вердикт Ельского подтвердила Марго. Более квалифицированных health care provider with special breastfeeding competence[8] было не сыскать. Это тебе не тётка с дипломом учкудукского техникума первой помощи отмороженным сусликам, бьющаяся в экстазе об документы ВОЗ, написанные специально для субсахариальной Африки, где риск умереть от голода всё ещё выше, чем риск умереть от ВИЧ или гельминтозной инвазии. Заведующий отделением неонатологии и детской реанимации, равно как и старшая акушерка обсервации были ярыми сторонниками грудного вскармливания. Но с Мальцевой всё было понятно сразу. Мучить несчастную грудь, а заодно и младенца не было никакого смысла. Тем более, уж что-что, а гнездоваться Татьяна Георгиевна не собиралась. А если и собиралась — разве что в кабинете начмеда. Уже в её, а не Панина кабинете. Возможно, донорское молоко? На подобное Ельский отреагировал резко отрицательно. И притащил статью, где жирно было отмечено ядовито-малиновым маркером: Many healthy breastfeeding women wishing to donate breast milk have potentially pathogenic bacteria in their milk[9]. И поинтересовался: настолько ли глубокоуважаемая Татьяна Георгиевна, врач акушер-гинеколог высшей квалификационной категории, лишилась рассудка, что собирается вскармливать своё дитя чужим гнойным грудным молочком, или это временный гипоталамический стресс родившей самки и разум в виде применения сбалансированных, безопасных для здоровья ребёнка смесей таки победит? Разум победил. Аллилуйя! Хотя Мальцевой совершенно не было жалко своих сисек и она была готова на любые эксперименты. Маргарита Андреевна, пару раз эти самые сиськи тщательно прощупав, выдала окончательный диагноз: «Ни красоты особой за ними никогда не водилось, ни теперь ребёнку пожрать!» Резюмируя: Татьяна Георгиевна постоянно ловила себя на безукоризненно-ментальном подходе к выношенной и рождённой ею дочери. И её это немного расстраивало. Не слишком. Нужно время. А вот суровая бытийная необходимость: остаться с дочерью наедине — Мальцеву ужасала. И времени на подавление паники не было.

Домой Татьяну Георгиевну отвёз Панин. Больше, как выяснилось, некому. Нет, любая роддомовская машина «скорой», любой сотрудник были бы рады. Но вот чтобы родных и близких, чтобы от души… Марго? Как две старых лесбиянки. Да и дела у Маргариты. Работа, дочь, заморский жених. Она конечно же явилась с предложением, которое больше было похоже на требование. Но Татьяна Георгиевна категорически отказалась, вызвав гнев подруги. Ничего. Погневается — и остынет. Но вот чтобы правильно, как положено, как нормальную женщину, ставшую матерью, — выходит, что и некому. Денисов, правда, приходил к ней в послеродовую палату. С букетом цветов и немым вопросом в глазах. Она лишь отрицательно покачала головой. И он тут же ушёл. Снова. Это повторялось с тех самых пор, как беременность стала заметна. Немой вопрос. Отрицательный ответ. Мальчишка он и есть мальчишка. Пусть ему уже двадцать шесть и он уже не интерн, а ординатор отделения гинекологии. И чего ходит? Впрочем, признаться честно — ей это приятно. Не такой уж и мальчишка. Да и вопрос, хоть и немой, но не слюнявый, не плаксивый. Нормальный такой сдержанный немой мужской вопрос.

Но нельзя эксплуатировать чувства и подавать ложные надежды.

Нельзя, потому что нельзя!

Так что остался только Панин. С ним уже давно всё можно, потому что можно. Хоть сто раз на душе от этого если не гадко, то, как минимум, противоречиво.

Прежде Панин и Марго закупили всё необходимое. Мальцева и об этом не успела позаботиться. Потому что до самого последнего дня — да-да, до самых схваток! — была действующим начмедом. Там, в кабинете, и схватило. Никогда не думала, что схватки — это так больно! Тысячи… Да какое там! Сотни тысяч раз — если уточнить в архивных журналах родов да умножить на не единожды сказанное в каждых — говорила она женщинам: «Терпите! Дышите!..» А как у самой схватки приключились — так чуть не обделалась от ужаса. Вот уж где ирония так ирония!

Так что Мальцеву с ребёнком из роддома забирал Панин. Для них троих — мужчины, женщины и дитя — это было вроде как логично. А для всех остальных? Замминистра свою старую любовницу забирает из родильного дома с приплодом от неведомо кого? Вот это дружба! «Высокие… высокие отношения!.. — Нормальные — для духовных людей!»