Родео для прекрасных дам

Вечер сменился ночью, сумерки — темнотой. Была уже без малого полночь, а он все ждал. Он был в тревоге. Он был в досаде. То ему казалось, что Алина мчалась к нему на свидание в «Стройинвест» на такси и по дороге попала в аварию. То мерещилось, что она отправилась тусоваться со своими сверстниками куда-нибудь — в боулинг-клуб, на дискотеку, а про него забыла и думать. Даже не позвонила, отключила телефон. Орест Григорьевич раз двадцать, наверное, собирался позвонить Светлане Петровне и как-нибудь, между прочим, невзначай спросить — не там ли Алина, вообще где она? Но…

Фразы, которые он собирался сказать, как-то не выговаривались, не складывались. Выходило все как-то слишком уж… Светлана Петровна могла обо всем догадаться. И вообще, в голове была такая каша, такая о6ида, такая усталость. Ревность. К кому?

Домой Орест Григорьевич приехал за полночь. Поселок «Радуга» светился огнями. Орест Григорьевич помнил это место, когда здесь еще не было коттеджей — только дачи. В семидесятых (время это теперь вспоминалось как-то нереально) на даче у дочери генерала армии Мироненко Светы, Светланы Петровны, собирались шумные компании молодежи. Из мощной заграничной стереосистемы на террасе оглашал серенадами нивы и долины Карел Готт, «Битлы», «Роллинг-стоунз», и парочки танцевали, тесно обнявшись. Уходили к озеру. Уединялись. Озеро было там, за поселком, большое, похожее на серебряное блюдо, уложенное в траву.

Озеро было и сейчас на своем месте. А в остальном все изменилось до неузнаваемости.

Орест Григорьевич открыл автоматические ворота, загнал машину в гараж. Дом Авдюковых был тут, через несколько улиц. Можно было сходить туда. Но как было идти — ночью? Спрашивать у матери — где твоя дочь, моя ветреная любовница? А если Алина решила немного помучить его? Подинамить? Если в голове ее — фантазии? Ведь она такая молодая. И потом, и месяца не прошло, как она потеряла отца. Может, в этом все дело?

Уже на ступеньках крыльца Орест Григорьевич снова набрал номер Алины: «Абонент не отвечает».

Дверь он открыл своим ключом. Старался не шуметь. В просторном холле было темно. Он зажег свет. Он очень надеялся, что жена уже легла спать. Теперь так было почти всегда, когда он возвращался домой поздно. Но последние ночи он не ночевал дома.

Нателла Георгиевна не спала. Сидела в гостиной, на белом кожаном диване, среди ярких шелковых подушек. В гостиной царил полумрак. Только работающий телевизор боролся с ним. Огромный экран менял цвета, как хамелеон, переливался радужными огнями. Шел какой-то американский фантастический фильм для полуночников. Астронавты летели к неизведанной планете в глубины Вселенной.

— Наташа, ты не легла? — Орест Григорьевич нерешительно топтался на пороге гостиной. Ослабил тугой узел галстука. — А я вот задержался. На шоссе авария.

— Поговорить пора, — Нателла Георгиевна не глядела в его сторону, смотрела в телевизор. Астронавты долетели и зависли на орбите планеты, готовясь заглянуть в неземное.

— Поздно. Может, завтра?

— Нет, сейчас. Ну? — она повернула голову. — Что ты мне скажешь?

— Я… я очень хорошо отношусь к тебе, Наташа, — Орест Григорьевич опустился в кресло напротив. — Мне нелегко это говорить. Но выходит, что надо, пора сказать.

— Ты меня бросаешь?

— Нам надо расстаться. — Орест Григорьевич произнес это тихо, с усилием. Странно, вот сейчас, когда Алина не пришла и не позвонила, он совсем не был уверен в том, что им с женой действительно надо расстаться. Сегодня утром был в этом убежден и прошлой ночью, когда в каком-то исступлении любил Алину в постели гостиничного номера — был уверен стопроцентно. А сейчас нет. Но слово — птица. Вылетело, улетело…

— Ты это твердо решил? — спросила Нателла Георгиевна.

Что-то случилось с ее голосом.

— Я решил. Так получилось, Наташа. Ты не виновата ни в чем. Я виноват. Я полюбил другую. Очень полюбил. И не представляю жизни без нее, — Орест Григорьевич говорил и сам себе верил.

— А как же мы?

— Что мы?

— Мы с тобой? Наша жизнь? — Нателла Георгиевна заворочалась на диване.

— Наша жизнь это одно, и это в прошлом. — Орест Григорьевич старался не встречаться с ней взглядом. — Я ничего не могу поделать, Наташа. — В прошлом? Наша жизнь в прошлом? Все, что было между нами? Наш дом, наши отношения, наши привязанности, убеждения? Все, что мы делили с тобой пополам, что было единственным нашим достоянием?

— Наташа, я прошу, без сцен…

— Это не сцена, — в тоне Нателлы Георгиевны было удивление. — Ты сказал — все в прошлом. Я должна понять. Ты что же, хочешь прожить еще одну жизнь?

— Я не хочу, я… просто я устал. Я устал, Нателла! Я не могу, это продолжается уже двадцать восемь лет. Но ведь есть… есть что-то еще, понимаешь? Другое. Иное, — Орест Григорьевич покачал головой. — Я встретил другую женщину. Полюбил ее. Я хочу быть с ней. И поэтому мы с тобой должны расстаться.