Родина

Делать было нечего. Письмо пришлось нести Магде.

Она быстро накинула на плечи платок, чтобы не видно было рваную кофтенку. Если бы не муж, она бы надела новую, праздничную.

У нее немного дрожали ноги, когда она подошла к дому и попросила доложить помещику.

Он вышел. Точь-в-точь такой, как тогда, когда благоухала черемуха и когда он поссорился с барышней.

— А что случилось с Кшисяком?

Магда задохнулась от волнения. Она не думала, что барин станет с ней разговаривать.

— Мой хворает…

Барин внимательно смотрел на нее. Она опустила глаза. Застыдилась, словно ей было пятнадцать — шестнадцать лет. Словно она еще девушка.

Барин медленно читал письмо. Тщательно сложил его, спрятал в конверт. Теперь он стоял, глядя на Магду и слегка ударяя себя конвертом по руке.

— Скажешь, хорошо, мол. Письма не будет.

Она поклонилась и хотела уйти. Но тут барин быстро оглянулся вокруг. Поблизости никого не было. Он подошел еще ближе. Магда замерла. Она почувствовала, как тонкая, теплая рука берет ее за подбородок и приподнимает склоненное лицо.

На мгновение ей пришлось взглянуть в веселые голубые глаза барина.

— Знаешь, где Сковронов сарай?

— Знаю, — прошептала она, не понимая, к чему он ведет.

— Придешь туда завтра вечерком, когда стемнеет.

У Магды зубы застучали от волнения. Она сразу почувствовала, что придет. Наверняка придет.

А барин тут же повернулся и ушел в дом, только стукнула захлопнувшаяся за ним дверь.

— Исусе милостивый… Исусе милостивый, — шептала Магда, медленно возвращаясь домой.

Но так уж, видно, было суждено. Может, еще с самого того времени, когда она пряталась в бузине, чтобы рассмотреть барина вблизи.

Даже и не спросил, хочет ли она. Придет ли? А так безмятежно, по-барски сказал: придешь.

Как же не прийти, если он будет там, у Сковронова сарая, на краю влажных лугов, если он будет ждать ее, потому что сам ведь сказал: приходи.

Боже мой, боже, как чудно жить на этом свете. Чудно, что барин сказал это ей, Магде. Видно, все правда, чистая правда, что рассказывали, будто барин за девчатами бегает. Она-то ведь и не девушка! Замужняя, — сколько же это лет прошло? И ребенок у нее был. И не из деревни она, батрачка. Истомлена нуждой. Кожа да кости. Что только в ней барину понравилось?

Когда она вернулась, Кшисяк чинил грабли.

— Есть письмо?

— Нет. Велел только сказать, что хорошо, мол.

Она боялась взглянуть на мужа. Узнает, сразу узнает, что не только это сказал барин. И в то же время ее так и подмывало сказать. Что вот ей, Кшисяковой бабе, барин велел прийти к Сковронову сараю. И хотелось самой пойти к барышне и передать поручение. Сказать: хорошо, мол. И посмотреть на барышню, которой и в голову не приходит, что завтра вечером она, Магда, будет с барином в Сковроновом сарае. Этой барышне, что никогда и не глянула на человека, слова никому не сказала. Посмеяться над ней в душе.

Но пошел Кшисяк. Барышне могло и не понравиться, что он не сам отнес письмо, а послал жену.

Все валилось из рук. Теперь на Магду вдруг напал страх. Раздумье, что будет, если узнает муж. Но еще больший страх: что, если все это ей только привиделось. Если барин ничего не говорил о сарае.

Она размешивала в лоханке корм для кабанчика, торопилась, пора было идти в коровник. Но даже и там все было как-то иначе, чем всегда.

Сотни мыслей проносились в ее голове. Она и не заметила, что продолжает доить, хотя белая пена уже переливалась через край подойника. Ее словно одурманили баринов взгляд, бариновы слова.

И так было до следующего дня. Ни есть, ни спать, ни делать что. А работа была тяжелая. Тысячу раз нагибалась она с серпом над овсами. Откладывала в сторону сжатые горсти, чувствуя невыносимую боль в спине. Солнце жарило, нигде не было ни крошки тени.

Магда едва дотащилась до дому. А ведь надо было еще идти. С самого утра она придумывала, что сказать мужу.

И придумала.

— Куда еще собралась?

— Велели прийти в усадьбу, помочь гладить, — сказала она спокойно, хотя у нее потемнело в глазах.

— Что они другого времени не нашли, только теперь, в самую страду, гладить?

Она не отозвалась. Кшисяк ругался. Ведь он же видел, что баба еле жива от усталости.

Магда ушла. Было душно. Откуда-то притащились тяжелые тучи и затянули небо. Выскочив из дверей, она окунулась в непроглядную тьму, бархатными лапами легшую на ее лицо.

Дворовая собака бродила где-то во мраке, она подбежала к Магде и стала ластиться. Погруженная в свои думы Магда перепугалась. И страх больше не покидал ее.

Глаза немного привыкли к темноте. Стала чуть видна тропинка, которая вела в луга. Черные стены строений сливались с неясной далью.

«Не придет», — подумала вдруг Магда, с трудом узнавая дорогу.

Нет, придет! Она знала наверняка. И она уже сама не понимала, что было бы лучше. Ей представлялось, что вдруг Кшисяк зайдет в господский дом разузнать, много ли еще работы и скоро ли она вернется. Никогда он этого не делал, а теперь как раз возьмет и пойдет. А ему окажут, что ни о какой глажке и разговора не было.