Родина

— Ваше поколение, — улыбнулся Соне Соколов, — не знает, какие события происходили в Кленовом доле в девятьсот восемнадцатом году. Видите ли, как было дело… Еще в начале девятисотых годов некий оборотистый предприниматель выстроил двухэтажное деревянное здание с башенками и балкончиками. Вскоре там торжественно, с молебном и архиерейскими певчими, был открыт ресторан «Альказар» — для «приятного отдыха гг. купцов, фабрикантов и прочих культурных сил города», как было напечатано в афишах. Все эти господа, понятно, портили, засоряли лес. А владелец «Альказара» начал прорубать в лесу аллеи, чтобы кленовским купцам вольготнее было разгуливать и кататься на тройках с цыганками… Мой отец был лесничим и с болью сердечной смотрел, как «отцы города» истребляют наши прекрасные клены. «Эх, Володька! — вздохнет бывало отец. — Нет, видно, управы на буржуев!.. Вот пройдет еще десяток лет — и не станет Кленового дола!..» Видели бы вы моего отца в то время, когда он понял, что на буржуев «управа» нашлась!.. «Альказар» был снесен на дрова, а на очищенном месте началась посадка молодых кленов. В ту же весну, в майский день девятьсот восемнадцатого года, рабочие целыми семьями, как подлинные хозяева, пришли в Кленовый дол — и пошла работа!.. Сотни молодых кленов были посажены в тот день, и настроение у всех нас было веселое и торжественное. Для меня, только что окончившего гимназию, это событие было, так сказать, первым приобщением к общественной жизни, и каждая мелочь оставляла во мне глубокое впечатление. А всего больше изумлял меня мой отец: он был просто неузнаваем!.. Глядя на его веселую и неутомимую работу, я думал: какое это красивое дело — садить леса и сады, и не для какого-нибудь буржуя, а для всего трудового народа. Помню, как отец вечером того же дня сказал мне: «Ну, Володька, держись этой власти: мудрая это власть, если она не только банки и заводы, но и каждое деревце для трудового человека приготовила!» А когда началась гражданская война и я пошел добровольцем в Красную Армию, отец опять благословил меня: «Иди, защищай советскую власть, она это вполне заслужила!» Старик подал мне в окно вагона большую, пышную ветку клена. Я довез ее как прощальный привет нашего Кленового дола до места моей новой, боевой жизни… Ну, что о прошлом говорить! Вот уж теперь, после боев, я опять возвращаюсь к нашему Кленовому долу. Целый месяц у меня душа болела: надо обойти его, внимательно проверить на месте, что еще осталось и в каком именно месте удобно будет начать посадку молодых деревьев.

— Вы, я вижу, широко замахнулись, Владимир Николаич: прямо в послевоенную пятилетку заглянули! — с благожелательной иронией сказал Пластунов.

— Угадали! — радостно подхватил Соколов. — Действительно, мне уже видится новая пятилетка!.. Так вот и представляется, как на заседании горисполкома мы утверждаем план восстановления Кленового дола, чудесного зеленого пояса нашего города!

— Картина лесопосадок тысяча девятьсот восемнадцатого года повторится в еще более обширном масштабе, — добавил Пластунов.

— Да, да… Вы только представьте себе эту картину! — с радостно-мечтательным смехом воскликнул Соколов. — Тысячи людей вышли за город: рабочие Кленовского завода, школьники с учителями, домашние хозяйки, множество ребятишек, — и каждый, представьте, успеет за день посадить по нескольку саженцев!

— Действительно! — согласился Пластунов. — Взглянешь потом — и как все вокруг изменилось, а?

И он, приложив руку щитком к глазам, огляделся вправо и влево с таким видом, будто перед ним были зеленые стены леса, а не унылые городские развалины.

Соня шла молча, стараясь даже держаться в стороне от своих спутников. Она робела перед этими двумя многоопытными людьми и в то же время внутренне была несогласна с тем, как они выражали свои мысли и настроения. Соня шла к лесу с таким чувством, как будто ей предстояла встреча с умирающим человеком, которого когда-то знала красивым, сильным, полным жизни. Ей казалось, что Пластунов и Соколов держатся слишком спокойно, шутят и смеются.

«И как это они могут, право…» — думала Соня, молча шагая поодаль.

Поняв, что ей не попасть «в тон» разговора, Соня шла, смутно недовольная и собой и своими спутниками. Она не замечала, что живые карие глаза Пластунова временами посматривали в ее сторону, что дважды он даже порывался заговорить с ней.

«Вот этим переулочком мы всегда бывало выходили к Кленовому долу», — с беспокойной грустью вспомнила Соня — и вдруг, гораздо раньше, чем ожидала, потому что переулочек был почти стерт с лица земли, увидела впереди знакомый и неузнаваемый простор.

— Кленовый дол!..

Над желто-бурыми подпалинами выгоревших трав, над черными ямами и буграми растревоженной земли стояли голые, обугленные стволы. Под солнечным, погожим небом они тянулись неисчислимыми черными рядами, навек окаменевшие в своем мрачном молчании..

Соня беспомощно остановилась, — не было сил приблизиться к этим мертвым деревьям, ступить на эту вспаханную войной землю.

— Не бойтесь, Соня, — сказал Соколов, — земля здесь всюду прощупана нашими минерами.