Родина

— Два года спустя тебе довелось у нас побывать, — сказала Маня, снимая с Сони пальто. — Вот как долго мы тебя в гости ждали, Сонечка!.. Ну, садись, садись.

Все в этом одноэтажном (две комнатки и кухня) домике стояло на прежних, давно обжитых местах. Те же в синюю полоску с малиново-желтыми букетами обои, которые Соня в детстве называла «ситцевыми», словно приветствовали ее приход, тот же старинный полужесткий диван с дубовой резьбой, крытый темно-зеленым бумажным репсом. Он выглядел таким же неизносимым, как и в годы детства, когда трое Челищевых и Маня играли на нем: то он был кораблем, то курьерским поездом, то берегом моря. И так же, как и прежде, кусты смородины и малины заглядывали в окна, а подальше, в огороде, пламенея коралловыми сережками, раскачивалась на ветру старая рябина. Все было, как прежде, только огненные волосы тети Насти продымило сединой, круглые щеки ее опали и морщины прорезали их.

На стене, над комодом, Соня увидела неизвестную ей большую фотографию: на темном фоне хвойного леса белый обелиск, а около него Павла Константиновна. На белой каменной доске у основания обелиска были выбиты черным строки:

«Здесь смертью храбрых погиб за родину Герой Советского Союза Юрий Петрович Кузовлев 18 июля 1943 года».

— Юра — Герой Советского Союза! Наш милый, славный Юра! — повторяла пораженно Соня, не отрывая глаз от белого обелиска.

— Десяти дней не дожил до освобождения Кленовска, голубчик наш! — скорбно сказала тетя Настя. — На этом месте был бой партизан с немцами. Весной, когда немцы — уже в который раз! — полезли было прочесывать наши кленовские леса, партизаны дали им такого жару, что гады фашистские уж больше носу не показывали. Но в том бою погиб Петр Петрович Савинов, командир отряда, первый секретарь горкома партии; Юра был его помощником по политчасти, партизаны потом и избрали Юру своим командиром… В первых числах июля стало нам известно, что немцы собираются опять угнать в неволю несколько сот человек. Наша связь известила об этом партизан. Вот Юра и дал бой в десяти километрах от города. Партизаны перебили без малого всю стражу, освободили наших людей… Юра в бою дважды был ранен, но продолжал стрелять и командовать до последнего вздоха… Потом кровь горлом хлынула… и все кончилось…

Тетя Настя смахнула скупые слезы. Соня тихонько плакала.

— Как встретились мы с Павлой Константиновной, так у нас с мамой жизнь совсем иная пошла, — вступила в рассказ Маня. — Никуда мы с мамой не поехали….

Тетя Настя и Маня, дополняя друг друга, начали рассказывать, что произошло в этой комнате два года назад.

Журавины должны были эвакуироваться на другой день после отъезда администрации завода. Их предупредили, что много вещей брать нельзя. Уложив все необходимое, мать и дочь озабоченно обсуждали, как быть с новой шубой, которую зимой справила себе тетя Настя. Последний год перед войной она подкопила деньжонок и сшила отличную шубу на лисьем меху, о которой давно мечтала. Шуба была крыта черным плюшем, широкий воротник из выдры мягко обнимал шею, и шествовала тетя Настя в своей новой шубе, дородная, цветущая, — «ну, королева да и только!» — как говорил Василий Петрович.

Из-за этой новой, праздничной шубы мать с дочерью даже поспорили. Маня предлагала взять что-нибудь одно: или шубу, или драповое пальто. Тетя Настя, возмущаясь ее непрактичностью, никак не хотела «за здорово живешь бросать дорогую вещь, честными трудами нажитую». Да и кто знает: может быть, в эвакуации, если трудно придется, можно будет эту шубу продать или обменять на продукты. И, решив взять шубу с собой, тетя Настя начала перекладывать вещи в чемодане, выкидывая лишнее. Обе были так взволнованы, что не услыхали, как кто-то негромко и настойчиво стучал в дверь.

— Кто там? — испугалась Маня.

Незнакомый женский голос что-то ответил ей. Дверь отворилась, и невысокая женщина в низко спущенной на лицо серой шали вошла в комнату, открыла лицо, и Журавины увидели Павлу Константиновну. Она была бледна, глаза сухо и строго блестели. Не замечая развороченных на полу чемоданов, Павла Константиновна сказала тихо и четко:

— Прошу вас, слушайте меня внимательно… По решению бюро горкома партии часть членов бюро, в том числе и я, остается в городе. Нам понадобится иметь несколько конспиративных квартир у верных людей. Настасья Васильевна, горком партии и лично я всегда считали вас верным человеком… и потому вам и еще кое-кому из наших беспартийных активистов я решила открыться, — вам морально будет легче помогать мне, когда вы будете знать, для чего это все делается. Настасья Васильевна, я знаю вас много лет, я учила вашу дочь и уверена, что вы не откажете мне.

— Конечно, конечно, Павла Константиновна, — просто ответила тетя Настя.

Павла Константиновна крепко сжала ее руку:

— Спасибо, родная. Я знала, что вы именно так ответите!

Маня растерянно кивнула на чемоданы, но тетя Настя молча метнула на нее грозный взгляд, и дочь осеклась, поняв, что никуда они не поедут.