Родина

— Не могу я на такую картину спокойно смотреть! — говорил Нечпорук в то утро Зятьеву. — Ты, хлопче, до понимания дела еще не дошел, оттого и на душе у тебя сумно. Ты знаешь, шо це таке — танковую сталь варить? Эт-то, брат, целая наука! Ученые люди в институтах и лабораториях вырабатывают для нас, заводских людей, разные марки стали. Вот я получаю в руки рецепт марки стали, который мне наука дала… но, думаешь, это все?.. В институте — это одна песня, а у меня в печи уже другая песня начинается: живую-то сталь ведь я даю, сталевар Нечпорук! Ведь без мастерства да без разума загублю я тот рецепт! А ежели я мастер своего дела, я дам этому рецепту жизнь! Вот она, эта сталь, у меня в руках… во!

Нечпорук потряс крепко сжатыми кулаками.

— Эге, хлопче милый, не только профессорам, но и нам, заводским мастерам, думать надо, наблюдать за ней, нрав ее изучать, рассчитывать, как она себя поведет. Учти, что сталь трусов не любит! А ну, подними заслонку. А, уже бушевать начинает! Ну, есть у тебя охота такой вот штукой владеть?

— Есть охота, — улыбнулся Зятьев. Ему вдруг захотелось так же гордо и свободно стоять перед печью, как Нечпорук, и ничего не бояться. — Есть охота у меня, — повторил он и еще шире улыбнулся.

В эту минуту Нечпорука вызвали к начальнику цеха.

— Следи за печью, Зятьев. Я, наверное, скорехонько вернусь. Но если задержусь, пошлю за подменой.

В кабинете начальника цеха Нечпорука встретил Ланских. От его свежевыбритого лица несло парикмахерскими ароматами, серый костюм, белоснежная рубашка в синюю полоску, слегка встопорщенный шелковый галстук — все выглядело празднично, опрятно.

— Эге! С чего ты вырядился, Сергей Николаич, на будни глядя? — удивился Нечпорук.

— За тобой пришел. Нас срочно приглашает Юрий Михайлыч Костромин.

Юрий Михайлович Костромин, войдя к себе в кабинет, увидел на столе свежую почту. Обычно он просматривал ее по вечерам, но сегодня почта была обильнее, чем обычно, — и он, не удержавшись, начал срывать бандероли.

В наркоматовском техническом журнале он увидел напечатанной свою статью «Изучение техники врага» и улыбнулся: пиши он ее сейчас, сообщил бы много нового. Новым этим он обогатился во время своей июльской поездки в Москву.

Юрий Михайлович на всю жизнь запомнил утро на московском аэродроме. Был одиннадцатый час. Погода хмурилась. Небо затягивало сероватой дымкой, и только в редких его окнах светлела голубизна. Два красавца самолета с красными звездами на серебристо-белых крыльях выруливали с разных сторон на бетонные дорожки, готовясь подняться ввысь.

На крышах аэродромных зданий еще пестрели прошлогодние камуфляжи. Костромин смотрел на Московский аэропорт, вбирая взглядом весь его синий, словно подтянутый простор — от ворот до самой дальней, возрожденно-зеленой поляны.

Костромин вышел на Ленинградское шоссе и остановился в раздумье, спуститься ли ему в метро или сесть в троллейбус. Шел мелкий, тихий дождь. Несколько теплых капель упало Костромину на лицо. Он улыбнулся и решил итти пешком. Троллейбус, мягко шелестя, подъехал к остановке. Провожая его взглядом, Костромин вспомнил Ленинградское шоссе в июле сорок первого года, тесное, замаскированное фанерными домиками. Теперь оно без помех неслось вперед, широкое, чистое, среди зеленых навесов просторных аллей. Легковые машины и грузовики только на мгновение нарушали тишину, и она смыкалась вновь где-то над головой, среди влажной, шепчущей листвы.

Вдруг появилось солнце — и все будто раздалось вширь и засверкало. Серебристой стрелой летело вперед шоссе, а листья деревьев блестели свежейшим глянцем и словно кипели в голубом воздухе.

— Московское лето… второе военное лето! — пробормотал он про себя. — Вот мы и устояли! Устояли! — повторил он, шагая все дальше вперед, и ему чудилось, что все встречные люди, каждый на свой лад, помнят об этом: устояли!

Костромину захотелось есть, и голод был тоже возбуждающе приятен.

— Ну, теперь скорей в гостиницу! — и он заторопился к троллейбусной остановке. — Я, кажется, буду первым!

Но мешковатый человек в военной форме с зелеными петлицами врача опередил его. Оглянувшись на Костромина, человек поправил на носу большие черепаховые очки и радостно воскликнул:

— Юрий!

— Николай! Вот встреча!

Они обнялись.

— Действительно, вот так штука!.. Лет пятнадцать, пожалуй, не виделись! — шумно изумлялся Николай Николаевич Березин, однокашник Костромина по гимназии.