Родина

– Ну вот, – сказал Королев. – Это здесь.

Все молчали. Багровый месяц тяжело висел во мгле. Медные невысокие волны бежали от месяца к их ногам.

Лобанов с необыкновенной ясностью запомнил все: и эту лагуну, и запах сосен, и обрубистый берег, что начинался слева и в тусклом отблеске месяца казался заржавленным, и белые развалины, и там – далеко – величавое молчание горных вершин. По правую руку на низком мысу горел маяк.

– Здорово! – сказал Лобанов, – Какое-то необыкновенное ощущение от всего…

– Аннушка! – крикнул Журавский. – Завтра же приеду сюда с красками и холстом. Приеду! А не найду машину – приползу!

– Не надо шуметь, – тихо сказала ему Нина. Все замолчали.

– А теперь, – сказал Королев, – пойдемте. Вы все озябли. Здесь на маяке смотрителем мой приятель Стеценко. Он меня ждет этой ночью. Я обещал.

– Что же мы всем табором? – сказала Аннушка. – Неудобно.

– Он только обрадуется. Живет, как на острове. Идемте!

Маяк был недалеко. Они шли к нему берегом, по гальке. Галька трещала под ногами, и нельзя было разговаривать. Следом по лесу шла машина.

Железный высокий маяк был обнесен каменной оградой. Королев постучал в калитку. Из-за ограды окликнули. Королев назвал себя. Калитку открыл однорукий человек с фонарем. Это был смотритель маяка Стеценко. Он нисколько не удивился появлению среди ночи Королева с незнакомыми людьми.

– А, Коля! – сказал он спокойно. – А я уже ругался. Думал, что обманешь. Входите, пожалуйста. Тут порог. Осторожнее.

– Извините, – сказал Лобанов. – Непрошеные гости.

– Ну что вы! – засмеялся Стеценко.

Все дальнейшее запомнилось Нине очень ясно, но вместе с тем эта ясность была похожа на сон.

Двор маяка, вымощенный крупной галькой, ярко освещенная комната, большой украинский ковер на полу, на стене карточка этого человека в морской форме, но снятая еще тогда, когда он не был одноруким, медные барометры, гитара. Журавский пел под гитару:

Кто же мне судьбу предскажет?
Кто же завтра, милый мой,
На груди моей развяжет
Узел, стянутый тобой?

– Всегда ты поешь одно и то же, – рассердилась Аннушка.

– Девочку не разбудим? – спросил Королев.

– Она у меня спит крепко, – ответил Стеценко. – Набегалась за день.

– Какая девочка? – быстро спросила Аннушка.

– Моя, – ответил Стеценко. – Собственно, не моя. Я не женат. Но я ее усыновил. Или удочерил. Не знаю, как сказать.

– Можно ее посмотреть?

Стеценко провел Аннушку и Нину в соседнюю комнату. Там спала белоголовая девочка с растрепанными косичками, румяная от сна. Аннушка наклонилась над девочкой и, не дыша, смотрела на нее блестящими глазами.

– Анна, – сказала ей вполголоса Нина, – у тебя уже скоро будет такая…

– Да, – ответила громким шепотом Аннушка.

Они вернулись в комнату, где Лобанов, Королев и Журавский уже о чем-то шумно спорили.

– Где вы ее нашли, такую чудесную? – спросила Аннушка Стеценко.

– В Керчи.

Но Аннушка все приставала с расспросами. Тогда Королев сказал:

– Во время боев за Керчь Ваня командовал десантным кораблем. Ее мать убили при нем. Он взял девочку.

– Вам трудно одному с ней, – сказала Аннушка. – И рука…

– Нет. Она уже большая. А руку я потерял потом. Под Новороссийском. Задело осколком. Хотите посмотреть маяк?

Стеценко провел всех по узкому коридору. Он упирался в железную маячную дверь. За ней начиналась чугунная винтовая лестница.

Лобанов заглянул вверх. Слабо освещенная башня маяка уходила, казалось, в самое небо, под звезды.

Поднимались долго. Внутри маяка пахло машинным маслом и смолой от половиков. Ступеньки тихо позванивали. В открытые иллюминаторы дуло слабым ночным ветром.

Лестница делалась все уже, потом перешла в отвесный трап. Он вел на балкон, к фонарю. Фонарь жужжал.

– Только не становитесь на балконе со стороны огня, – предупредил Стеценко.

Нина вышла на узкий балкон. Он висел над морем. Месяц зашел, и все небо было в нестерпимо горящих звездах. Нина закинула голову, посмотрела на небо, и у нее закружилась голова.

Она прислонилась к холодной железной стенке маяка и закрыла глаза. Королев стоял рядом с ней. Нина взяла его под руку и, не открывая глаз, сказала:

– Я ничего, ничего не понимаю. Что это так звенит?

– Маяк.

Королев помолчал, посмотрел на бледное лицо Нины, освещенное отблеском маячного огня, и сказал вполголоса:

– Вы похожи на девочку Грига.

– Что? – спросила Нина. – На какую девочку?

– Григ как-то встретил в горах девочку. Очень славную. И написал для нее одну из своих лучших симфоний.

– Все равно, я ничего не понимаю, – сказала Нина.

– Да, – так же тихо сказал Королев, – я бы написал обо всем, что видел в жизни. Для всех. И для вас. А видел я многое. И обо всем, что я передумал.

– Так же, как Григ? – спросила Нина и тихо засмеялась. Она взяла руку Королева, быстро прижала к щеке и отпустила. – Не говорите больше ничего, потому что мне будет потом очень трудно.

На обратном пути Лобанов затащил всех к себе. Была уже поздняя ночь, сонно дышало море, и звезды роились в небе крупными гроздьями.

Зажгли лампы. Лобанов вытащил из шкафа вино и мандарины.