Родина

Каждый вечер он приходил ко мне в редакцию морской газеты «Маяк» и под немолчное гудение примуса заводил бесконечные рассказы. Примус гудел в редакции, но в этом не было ничего особенного. Редакция помещалась в моей комнате, а комната – в общежитии батумских моряков.

Общежитие было веселое. С восхода солнца до глубокой ночи пел, выл и издевался над жильцами граммофон начальника порта. Это был старательный, срывавшийся на верхах граммофон со скудным репертуаром. Бойчее всего он высвистывал «Пупсика». Когда же бывал в ударе, то казалось, что на пристань мчится опоздавший пассажир, испуская вопли отчаяния и предсмертно хрипя. Слышался рев гудков, треск ломающихся сходень и свист пара, перегретого в пароходных котлах. Словом, это была целая симфония морских звуков. Очевидно, поэтому граммофон терпели и, временами, даже ценили. Он вовремя всех будил, а в январские вечера создавал столь нужный в одиночестве шум.

Иногда по ночам он испускал трагический хохот, и спавший в коридоре боцман Миша вскакивал и кричал спросонок водочным голосом:

– Нет на тебя хорошей холеры, старая сволочь! Нет никакого спокою морскому человеку!

А злой, пользовавшийся печальной известностью пес Моряк переставал гонять по коридору крыс и выл. Выл осторожно, не понятый никем, вспоминая своего первого хозяина – английского капитана и нестерпимо яркую луну над бамбуковым лесом в Малабаре, где он родился.

Да, я ведь рассказывал о соусе керри. По словам штурмана, он приготовляется так: берутся бобы, перец, трава керри (можно выменять на сухумский табак у английских матросов), лимон, сметана и еще много хороших вещей. Вы все это смешиваете и едите.

Но не в этом дело. Дело в том, что редакция «Маяка» – это был некий соус керри, пестрая и веселая человеческая мешанина, приправленная солеными морскими словечками, греческим акцентом, невероятными рассказами и детской веселостью сотрудников. По этой веселой простоте вы сразу отличите моряка в любой толпе.

Штурману-буфетчику, прозванному «Соусом керри», не давала покоя слава боцмана Чубирова. Боцман поразил все побережье, начиная от выутюженного капитана порта Георгелиани и кончая пьяненьким и избиваемым женой кочегаром Степой с парохода «Камо». Степа и боцман Миша распространяли по Батуму, по цветистым и тесным переулкам запах водки марки «Рухадзе». Это была их основная профессия.

Боцман Чубиров за свой счет издал книгу. Само по себе это было событие, хотя штурман-буфетчик и нашел в книге (в 12 страниц) 173 корректурных ошибки, 28 нелепостей и 10 грубейших погрешностей против русского языка.

Объяснялось это тем, что Чубиров был толст, стар и неграмотен, как лошадь. Помимо всего, он был загадочной национальности. По его словам, мать его была итальянка, а отец – обрусевший армянин. По словам же авторитетного начальника порта, он был тифлисский кинто с Авлабара.

После выхода книги тайна разъяснилась. Все узнали, почему Чубиров три недели хитро подмигивал своим желтым глазом и перестал играть в домино в «Бедном Мише». Он безвыходно сидел в типографии Малевича, где, кроме визитных карточек и приказов по милиции, ничего не печаталось. Он сидел в типографии и рожал в табачном дыму свою «Звезду».

Рассказ был необычен. В нем говорилось (с соблюдением марксистского подхода) о некоем моряке с жуткими глазами. При виде его женщины впадали в глубокий обморок, капитаны немели, а матросы переставали ругаться на всех доступных им языках.

История этого моряка, изложенная на двенадцати страницах цветистым цицеро, была трагична. Весь удар книги был сжат, как в кулаке, в главе, где моряк произносит на банкете американских судовых королей речь о красных путеводных звездах революции. Женщины бросают ему цветы (олеандры), а пароходные компании наперебой зовут его к себе капитаном. Кончается вся история тем, что моряк неожиданно гибнет в неизвестном и не отмеченном на картах тропическом море.

Но еще более необыкновенным было распространение этой книги. Она разошлась сразу. Самый экзотический, пахнущий пудрой и дешевыми тропиками роман Бенуа не видел такого стремительного успеха. Чубиров недаром подмигивал в свою серую щетину табачным глазом. Он зашел к своему приятелю – кассиру порта (завсегдатаю «Зеленой кефали») – и сказал во всеуслышанье:

– Слушай, кацо. Вот тебе тысяча книг. Спрячь, а когда будешь платить жалованье, дай каждому книгу и вычти десять тысяч грузбонами. Понял?

И кацо понял. Все было сделано быстро и просто. Двадцатого все читали рассказ о необыкновенном моряке, и порт заволновался. Чубиров сиял, как вычищенный компас, как вымазанный маслом кочегар. А Костя-метранпаж, верставший эту книгу, при встрече с моряками хлопал себя по бедрам, хохотал и кричал:

– Это же настоящее кабаре! Писа-атель. Жлоб одесский, хабарник. Одно слово – кабаре!

Этот самый Чубиров был, должен сознаться, сотрудником «Маяка». Ответственный редактор, весьма веселый и легкомысленный человек, Дирк позвал к себе Чубирова и, допив десятый стакан какао («пейте все какао, 1200 калорий в день!») сказал: