Родина чувств

Омывая шероховатость частого дыхания финала цирковых номеров, репризы ковёрных делают представление событием. Заставляют сиять. Солнечная энергия «Рыжего» способна подстегнуть зал, словно хлыст, взвизгнувший рядом с холёным бархатных крупом лошади во время джигитовки. Но это, если всё идёт так, как надо. «А вот ежели всё, как всегда или даже немного хуже, тут уж – куда деваться», – столь неопределённой фразой Николай, «лишний» клоун программы, резюмировал своё неопределённое положение в программе и, созвонившись с Главком, получил назначение в другой город.

А теперь, собирая нехитрый, но многочисленный скарб, нервничал в ожидании машины. Перебирая в уме наспех упакованные вещи, вздыхал, прикидывая, что очередной переезд наверняка обеспечит его перспективой необходимости приобретения новой посуды, которая, несмотря на все меры предосторожности, регулярно бьётся. «Впрочем,» – Николай размазал сигарету по гостиничной пепельнице, – посуду даже намеренно разбивают «на счастье». А у меня всё – по воле Провидения… Философия неустроенности успокаивала тем, что счастье не в силах мчаться на каждый звон. «Посуды у людей много, а счастье – одно на всех, да ещё и неизвестно, какое оно!»– Рассуждая подобным манером, Николай зевнул. Сладко и крепко. Струя тёплого воздуха побледнела и обиженно растаяла. В номере было неуютно, зябко и одиноко. Захотелось чаю с рафинадом, а после – закутаться в одеяло с головой и крепко заснуть. Но на сон времени уже не было. А одеяло и чайник горничная унесла к себе сразу же, как узнала о скором отъезде артиста.

– Клоуны, циркачи эти. Знаю я их. Прихватят одеяло, а мне потом плати, – бормотала женщина, прижимая к себе покрывало «грубого помола», как шутили постояльцы цирковой гостиницы, с лиловой печатью «на самом интересном месте».

Вопреки обыкновению, Коля любил, когда его называли не артистом, не ковёрным и не цирковым, а именно так – «клоун». В этом слове была некая определённость, которая ограничивала окружающих в отношении к нему и его профессии. Как не странно, Николай отгораживал себя в цирке от цирка в себе столь явно, что казался немного чужим. Смотрел на окружающих если не свысока, то со стороны. Со своей, отличной от других. Он был намного большим ребёнком, чем та детвора, что приходила потешиться над его проделками в цирке. Потому-то и оказался более зависим от циркового бытия, чем те, которые, плыли по его нервному течению, стараясь удержаться на плаву. стараясь удержаться на плаву. До пенсии? До ассистента, до билетёра, да хоть до ночного сторожа! Лишь бы в цирке.

А Николай? Он был на берегу этой жизни. Временами пробовал её сухими широкими ладонями, иногда входил, но довольно скоро, взмахнув досадливо химическими кудрями, возвращался на привычный, мнимый в своей надёжности, берег…

В расчёте на неизбежную суматоху грядущего дня, Николай решил-таки расслабиться по всем правилам. Лёг на спину, закрыл глаза и с усиленным вниманием к себе принялся бормотать: «Левая рука…правая ру…» Не прошло и пяти минут, как он храпел, некрасиво запрокинув голову.

Ему приснился вокзал. Вещи уже занесены в купе. Он вышел на перрон за последним кофром и никак не может отыскать его. Размытое облако провожающих застилает пространство. Бледный проводник в красной униформе заполняет собой тамбур и, мешая Николаю войти спрашивает: «Так вы едете или нет?» Его собственный голос: «Успею». Грохот вагонов, толкающих друг друга плечами и незримый вначале, крадущийся коварный разбег состава. Поезд набирает скорость, лишая шанса ухватиться за поручни последнего вагона. А тот повизгивает от напряжённой удали, игриво помахивает гроздью облепивших его человечков, которые чудесным манером из обычных граждан превращаются в маленьких людей восхитительного цирка лилипутов. После малыши скатываются в услужливо привидевшуюся арену, а затем и вовсе – просачиваются дурашливым смерчем через воронку, образовавшуюся в самом её центре. Опилки, скатанный униформистами зелёный ковёр, нарочито взрослые рожицы, – всё сливается туда, откуда нет возврата.

Цирковой люд не то, чтобы очень суеверный, но изжёванная банальностями железнодорожная расторопность принудила сдать билет на поезд и отправляться в аэропорт. Ассистент Николая, привычный к переменам жизни и настроения руководителя, беззаботно трепал свой язык на сквозняке бестолкового, ни о чём, монолога. А сам Николай, день за днём перебирая в памяти недолгие гастроли в этом городе, пытался отыскать причину нелепого сна.

Первая неделя прошла, как обычно. Устройство на новом месте, знакомство с программой, репетиции, премьера и бездарно проведённый выходной.