Родина дремлющих ангелов

Представители “высших” могли себе позволить заниматься любым делом, свойственным низшим сословиям, но низшие не могли заниматься делом сословий высших. Это не имело отношения к чьей-либо прихоти. Для людей было совершенно очевидно, что “генетический крестьянин” лишен универсальности дворянина и в этой роли он крайне опасен для окружающих. Зато граф Толстой спокойно мог ходить за плугом, и это никому не причиняло вреда.

Классические образы идеального аристократа и крестьянина изобразил Сервантес в своем романе “Дон Кихот”. Странствующий рыцарь и его оруженосец — это, по сути, два разных подхода к жизни, связанных между собой неразрывно. Когда хитроумный идальго кричит: “Браво, Санчо! Приключение!” — Санчо отвечает: “Дай Бог, чтоб удачное!” Дон Кихот не имел привычки терзаться сомнениями и поддаваться чужому влиянию: “Напрасно или не напрасно — это уж дело мое”. Санчо вел себя иначе: “Синьор! Нельзя ли дать мне два дня сроку, чтобы я подумал, как лучше поступить?” Нельзя сказать, кто хуже — Санчо или Дон Кихот. Они оба хороши, потому что каждый находится на своем месте.

Сословное разделение было полезно тем, что исключало путаницу в социальных и личных отношениях между людьми. Признаки “генетического” благородства и утонченности обретали конкретный статус и полномочия. Естественный отбор согласно проявленным качествам устанавливал энергетическое равновесие всей человеческой биомассы. Хотя духовная и правящая элита могла подвергаться давлению низших сословий, она не являлась объектом их манипуляций.

Новые производственные отношения испортили все. Деньги, сосредоточенные в руках низших сословий, начали “делать погоду”. “Генетические” торговцы перекупили функции дворян: жирафы стали работать слонами, слоны — пингвинами. Все чувствуют, что это ненормально, но жажда зарплаты заставляет забывать обо всем.

“Биологический” беспредел буржуазной демократии спровоцировал культурные катастрофы. Благородных заказчиков и духовных гармонизаторов пространства стали называть пережитком прошлого. В результате этическая нормативность человечества подверглась резкой деформации.

На первый взгляд все выглядит благопристойно: повсюду говорят о правах человека и устраивают питомники для бродячих животных. Однако люди — существа зоркие, и при всем своем желании не могут обмануть себя. Мы постоянно испытываем дискомфорт от неестественного поведения новых представителей общественной надстройки. Их декларации гуманистических идей выполняют роль обычного товара, который продают по мере надобности. Даже личная жизнь несортированной элиты приобрела коммерческий смысл. Мы ходим на выборы, как в пустой магазин, где нам предлагают остатки никому не нужных вещей. И мы вынуждены выбирать из того, что есть, глядя на заведомо лживую упаковку. Мы сознательно покупаем ложь, потому что правда никогда не лежит на прилавке. Наш низменный вкус — инструмент наших манипуляций. Торговцы подчиняются нам, как Обществу защиты потребителей.

Авторитарность денег лишила авторитета людей как таковых. К человеку могут прислушаться только в том случае, если он состоялся как товар. Разрушив качественные сословия, общество утратило ориентиры качественной жизни. Сегодня Санчо Панса имеет наглость поучать Дон Кихота. Конечно, благородному идальго нечему учиться у добродушных крестьян. Но крестьяне об этом не знают. Их сбивает с толку наличие крупных денег в своем кошельке. Они не понимают, что удачно проданная редиска не может уравнять бульдога с носорогом. Дон Кихот не умеет слушать Санчо, а Санчо не желает слушать Дон Кихота. Мы превратились в общество глухонемых. Никто не способен сообразить, где мы находимся и куда продвигаемся. Объяснить уже некому. Тот, кто купил право голоса, сказать ничего не может, а тот, кто может, — утратил такое право.

Пределы рая

Свобода, как змеиный яд, полезна только в малых дозах. Человеческий разум не приемлет абсолютной свободы. Он способен развиваться только в режиме ограничений, потому что в основе всякого познания лежит жажда недоступного. Нам хочется все, чего НЕЛЬЗЯ. В свое время Бог оценил это качество. Чтобы Адам не умер идиотом, он придумал запретный плод и едва не отбил ему почки за первый академический подвиг. Таким образом был обеспечен непрерывный прогресс.

Социологи отметили, что многие жители бывшего Советского Союза с наступлением демократического бардака внезапно перестали читать книги. Даже кредитоспособные люди утратили интерес к приобретению новых, доселе недоступных изданий. О периодике и говорить не приходится: ее потребление упало до ничтожного уровня. Самая читающая страна покинула библиотеки и уставилась в телевизор. Легкое, непритязательное чтиво заполнило книжные прилавки и заняло первое место в литературном рейтинге. Можно сказать, что в постсоветском пространстве разразилась интеллектуальная катастрофа.

Причиной всему — отсутствие запретного. Ничем не сдерживаемый поток информации мгновенно обесценился. Наше сознание утратило важнейший стимул активного развития, исчезло вожделенное НЕЛЬЗЯ.