Родина имени Путина

— Террор — это как секс: грязный кайф на короткой дистанции. А революция — это любовь, чистая, страстная, далекая и подчас безответная!

— А ты в курсе, что воздержание в юном возрасте заканчивается или патологиями, или, как в твоем случае, рукоблудством? — зашипел Алексей. — Все твои шашни с клерками из Администрации Президента, хороводы с «Нашими» и прочей сырной плесенью — это лифт от политического онанизма до проституции, однополой и малоромантичной.

— Жили бы мы на хуторе, хрен бы нас попутали, — Никита миролюбиво похлопал по спине Горячева. — Не обижайся, братуха. У каждого свой путь. Главное, что мы друзья и следуем одному компасу. Кипим, нервы. Ты прости Лешу. Он не прав. Без тебя и твоей команды мы не справимся. Для России наши шаги звучат слишком страшно и одиноко, — Громов махнул рукой на угрюмого, требуя от него молчания.

— Ладно, проехали. Никита, мы в Ростове хотим под «Русским образом» бои без правил провести, подтянуть своих спортсменов, журналистов. Поехали с нами.

— С тобой посадят, со мной не отпустят. Невозвращенец я в официальную политику, да и не тянет особо.

— И что думаешь делать дальше? Ведь «Русский образ» — это во многом твой проект.

— «Образ» должен стать легальным крылом русского возмездия, как у Ирландской республиканской армии.

— Разгонят и всех пересажают, — поморщился интеллигент.

— Здесь все будет зависеть только от твоих талантов. Соглашаться — не значит участвовать, поддерживать — не значит убивать. Ты должен стать увеличительным стеклом наших акций в назидание оступившимся и в устрашение врагам.

— Ты не боишься?

— Страшно уже бояться. Пойми, Илюш, у нас не может быть союзников, только друзья. Никаких оппонентов — только враги. Эта война не нами объявленная. Здесь нельзя болтаться посередине. Нейтральная полоса слишком узкая даже для женщин и детей.

— Нельзя отказываться ни от какой помощи. Определенный путь, возможно, придется пройти с либералами.

— Бери на себя по силам. Если ты плюнешь в коллектив, коллектив утрется; если коллектив плюнет в тебя, ты утонешь. Либеральная идеология — это как сабля. Нечто тонкое, сверкающее, изящное, притягательное, украшенное алмазами, но оно убивает. Либеральная шваль хочет использовать нас как танки. Кинуть в прорыв на систему, а уцелевшие остатки пустить под пресс и бросить в печи. Если вам тупо нужны бабки, так и скажи. Экспроприируем у инкассаторов, подломим пару валютников. Что мы, хуже большевиков? Неужели весь вопрос в деньгах?

— Лучше потерять связь с Родиной, чем связь с пищеблоком, — оскалился Алексей.

— Деньги лучше отнятые, чем взятые. Они не заразны рабством, и за них не потребуют совесть, — продолжил Громов. — Белая раса, черная касса. Старо, как мир. Потерпи еще пару месяцев, и мы наладим финансирование «Образа». И пусть природа этих купюр тебя не заботит. Пиши, организуй, никого не бойся инио чем не переживай. Только будь верен мне, как я тебе.

//- ПЯТНИЦА — //

Кафе на «Молодежной» со странным названием «Кусты». Здесь отвратительная кухня, но всегда играет живая музыка, под которую хочется пить водку. Илья сидел напротив, он пил чай. Скромный интеллигентный парень с ироничной улыбкой, выдававшей интеллект, расчетливость и аккуратность в амбициях. Его уже допрашивал в прокуратуре следователь Красин. Об этом разговоре дальше кислых приветов от моего бывшего преследователя Илья не распространялся. Схватили, привезли, долго стращали, под утро отпустили. На этом все. Мне было интересно разобраться в человеке, имя которого было связано с интеллектуальным молодежным центром русского национализма, после ареста Громова в одночасье превратившимся в «фашистский рассадник злобы и терроризма». Илья согласился на это интервью, совершенно не смущаясь неожиданными вопросами. Я включил диктофон, началась беседа. Стилистику собеседника я сохранил полностью.

— Илья, что такое для тебя счастье?

— Счастье. ты знаешь, хороший вопрос, особенно в свете того, что все интервью, которые я давал, были жестко мировоззренческие, политические и философские. Счастье — это жизнь в согласии с собой, это некий душевный комфорт, когда ты не идешь против себя. В последнее время приходилось выбирать между черным и белым, и черное выбрать было гораздо легче. Можно было легко сломаться. Знаешь, я раньше не понимал, что значит сломаться. Я же не Буратино, чтобы ломаться! Теперь я понимаю, что это такое. Сделать что-то абсолютно перпендикулярное твоим принципам, то есть перешагнуть через себя. Счастье — это жить по правде, как сказано в Писании, и чтобы тебя понимали близкие. Все остальное придет само.

— И часто приходилось перешагивать через себя?

— Получается, что по-серьезному не приходилось, не перешагивал. Не считая того, что рано утром приходится вставать. Перестать чем-то заниматься советовали многократно. Но нельзя отступаться и включать заднюю.

— А самый серьезный выбор в жизни какой у тебя был?