Родина имени Путина

Первый месяц своего заключения Рыскин провел в общей камере на Матросске, сразу оказавшись под блатным пленом. Подвели внешность и состояние. Не успел он, такой вольный, свежий и модный, перешагнуть порог своей первой хаты, как тут же был встречен сомнениями новых соседей в его, Рыскина, половых убеждениях.

— Вася, а ты часом не гей? — последовал лобовой вопрос от смотрящего за хатой.

Артур, еще даже не успевший пристроить матрас на свободные нары, растерянно соврал: «У меня дети, жена. Нет, конечно!»

— Похож больно! Красивый, в дольчегабане. Да и чиновники, они же вcе пидоры, — продолжал рассуждать смотрящий, словно не расслышав возражения Рыскина.

— Братва, я, в натуре, гетеросексуал! — Артур сдвинул брови и заиграл желваками, пытаясь обострить половую принадлежность.

— Братва твоя за Амуром желуди роет. Здесь зэки злые, а не кружок полиглотов. Выражайся-ка прилично. А то запутаешься в своих же непонятках, хрен потом размотаешь. Не спеши шконарь занять, лучше скажи, что с тобой делать будем.

— В смысле? — что-то больно заныло в коленях у чиновника.

— Если ты нормальный пацан, то живешь со всеми. Ну, а если петух, то. тоже со всеми, но по очереди, — заржал смотрящий. — Сейчас проверим и все выясним.

— К-к-как проверим? — еле выдавил Рыскин.

— Натурально, чтобы все сомнения общественности развеять. Короче, снимаешь штаны, садишься в таз с водой. Если запузыришься, как пористый шоколад, значит «дырявый». Ну, а коли нет, значит мужчина.

Сорок веселых уголовников сбились в кучу вокруг Рыскина, наблюдая как тот, с трудом поместив седалище в ледяную воду, с мраморно-грустным лицом ждет вердикта блатного консилиума.

— Парни, пошла мазута! — крикнул кто-то из арестантов, и сладкая биография чиновника чеховской чайкой пролетела перед его глазами.

— Это газы! От нервов! — Дрожащая слеза затуманила жизненную ретроспективу Рыскина.

— Жрал-то что? — рыкнул смотрящий.

— У-у-устриц! — разрыдался Артур. — Парни, я, правда, нормальный.

Олимпиец еще с неделю удивлялся, почему ему поверили, пока не узнал, что это стандартный аттракцион для лоховатых первоходов.

Вторым испытанием для Рыскина, которого зэки переименовали в Ирискина, стало собственное материальное благосостояние.

Дело в том, что при обыске у олимпийского чиновника конфисковали один миллион двести тысяч долларов по подозрению в их коррупционном происхождении. Однако звонок от председателя Олимпийского комитета, опекавшего Артурчика, убедил прокуратуру вернуть семье Рыскина всю изъятую сумму. Сей радостью спортивный менеджер поделился со всей камерой, что было поддержано счастливым энтузиазмом арестантских масс. С этого момента у Ирискина началась новая жизнь. В тот же день смотрящий напоил Артура водкой до состояния полной невменяемости. На следующее утро вчерашний собутыльник объяснил Ирискину, что тот под косорыловкой косяков натворил, дел наделал и неподобающе скакал в трусах по хате. Артур сразу же предложил ответить деньгами, без торга сойдясь на тысяче долларов. Всю следующую неделю каждодневное похмелье обходилось Ирискину именно в эту сумму. Однако зэки быстро сообразили, что таким образом Артурчика удастся раскулачить не раньше чем через четыре года. Поэтому было решено оптимизировать процесс экспроприации олимпийских денег. Рыскина стали тупо бить, заявляя после каждой экзекуции, что он должен за «образ жизни». Артурчик, обеднев за две недели тысяч на сто, еще за полтинник зелени договорился с операми о переводе его на спеццентрал, где не было ни «дорог», ни телефонов и куда даже слухи запускались только ментами. Однако исключительно деньгами вопрос перевода решить не удалось. Пришлось Рыскину подписать бумагу о сотрудничестве с оперчастью. Так он оказался на «девятке» в компании именитых арестантов, из которых Ирискин предпочитал общаться с классово-близким Жарецким, по нескольку раз с возмущением повествуя ему об истории ареста своего подельника:

«У нас руководителем опергруппы был Жора Михайловский, лет сорока пяти, маленький такой недокормыш с жадными, словно у мыша, глазенками, вечно в помоечно_ парадном виде: к некогда белой рубашке двухнедельной выдержки с желтыми потовыделениями был привязан жеваный галстук вонючих тонов. Так вот, этот Жора принимал моего подельника Диму, чиновника столичного правительства, прямо в МГУ, где тот читал лекции. Привозят Диму в ОВД по Южному округу и со старта объявляют ему, что арест произведен в связи с Диминым намерением скрыться от органов следствия на Барбадосе! Дима резонно спрашивает: «А где это?»

— Забыл, пидор?! Напомнить? — орет опер.

— Вы, наверное, хотите сказать, что это тот Барбадос, который остров в Индийском океане?

— В океане! — визжит от восторга Жора.

— А почему именно туда? Папуа Новая Гвинея тоже чудное место.

— Ты это в суде расскажешь. Мы располагаем достоверными сведениями, что ты хотел засухариться на Барбадосе!

В суде, куда его привезли арестовывать через два дня, все прояснилось. Оказывается, менты, когда писали телефонные переговоры меня и Димы, услышали следующее.