Родина имени Путина

— На следующий день после боя мне позвонили из штаба, говорят, что взяли в плен вора. Тогда воров и блатных грузины дергали из тюрем и привозили в Абхазию. Ставили задачу: «Нужно взять село! Неделю на разграбление, а потом новые документы и гуляйте, куда хотите!». Когда мы их прогнали, местные, которые тропы знают, чухнули, а тбилисские на крыши домов залезли. Ну, вор сидел-сидел, устал сидеть, передернул «Калашников», гранату в руку, спускается. Абхазы внизу сидят на корточках, чего-то перетирают. Грузин им говорит, мол, я такой-то такой-то вор, дернетесь — взорву. У меня рожки полные, автомат не стрелянный, вашей крови на мне нет. Оказалось, что его знали, быстро нашли общий язык, общих знакомых. Ну, и началось: кто, когда и с кем сидел, кто за чем смотрит, кто за кем подсматривает. Подъехали в штаб. Он мне говорит: «Проводи меня до грузин». Я ему объясняю: «Мы сегодня меняем пленных и трупы. Если сам пойдешь, тебя или убьют, или на мину нарвешься. Подожди обмена. Спокойнее и безопаснее». Он попросил поесть, принесли ему сыр и мамалыгу. Вор попробовал и начал быковать: «Суки абхазы! И вот за это вы воюете?!» Абхазы его избили, крест тяжелый золотой сорвали и под замок посадили. А когда пленных на обмен повезли, про него и забыли. Когда всех грузин порезали, кто-то вспомнил — там еще один сидит! Сорвали замок, вытащили вора, тот хрипит: « Суки абхазы, я — святой человек. Господь вам этого не простит». А ему абхаз штык в живот воткнул и бросил умирать в общую кучу. Через пару дней на линию фронта стали съезжаться воры. Говорят мне: «Труп нам отдай. Ты русский, ты не при делах. Мама в Тбилиси похоронить хочет». Я понимаю, что как только они получат тело, снова начнется резня. Но поди объясни абхазам. Через пару дней смотрю, мои бойцы на «Нивах» по позициям разъезжают — Рэмбы натуральные, квасят спирт, шмалят коноплей. Говорю, не отдавайте — будет хреново. Не послушались. Нашли могилу, откопали изуродованное тело. И пошли грузины по домам резать абхазов. Всех подряд. За вора!

— Предательства много было?

— Как на всякой войне. Предатели абхазы искренне верили, что грузины выше их, что им надо служить. А у меня и грузины воевали. В основном все полукровки, самые лютые.

Они утверждались в зверствах. Как правило, они-то и резали грузин, и наоборот. Для них это было самоутверждение. Полу-те, полу-эти, они всегда пресмыкались или перед абхазами, или перед грузинами. Хотя у меня товарищ был полукровка, хороший парень, погиб. Я ему накануне сапоги подарил, по ним труп и опознал. Это сначала друзей терять тяжело, потом быстро привыкаешь. Зашли, по стакану хлопнули за помин души и дальше воюем. Смерть отличала нас только сроками. Но как ни странно, меня она миновала. Ранило только серьезно, я до 98_го года почти не разговаривал. По дурости ранило, на ровном месте. Надо было зажигание в танке выставить. Я снаружи под пушкой вожусь. Танкист вылез, а вместо него какой-то старик ветеранствующий залез, молодость решил вспомнить. Лазил, лазил и нажал на гашетку. Жахнуло прямо над головой. У меня контузия и глаз выскочил. Смотрю живым глазом, сосед его болтается на канатиках. Я рукой глаз поймал, хлоп и засунул обратно. Оказывается, его на сорок сантиметров можно вытаскивать. Потом, правда, хрусталик пришлось менять. Ну, а пули все ловили. После боя нашел, где торчит, шомполом немного разрезал, она и выскочила. У меня казак был — Сердюков. Ко мне в начале войны пришел мальчик худенький, лейтенант. До генерала дослужился. С каждого боя по две-три пуля собирал. Потом садится, режет, вытаскивает, зашивает. Всю войну провоевал — живой остался, потом в Пицунде зарезали. После Абхазии Сердюков в Чечню подался. Это когда после казачьих рейдов трупы из аулов КамАЗами вывозили. Если бы Ельцин казаков не остановил, они бы весь Северный Кавказ зачистили. Вернулся Сердюков в Пицунду, напился в компании и начал хвастаться перед чеченцами, мол, как я вашу породу резал и так, и сяк. А один чех говорит, покажи, чем резал. Сердюков протягивает ему штык-нож. Чечен казака на него и насадил.

Лучше русских никто не воюет. А хохлов я ловил и расстреливал. Упертые, сукины дети: «Мы воюем против России!» Кормить хохла все равно нечем, отпустишь — вернется, убьет кого-нибудь. Пуля в лоб и все дела. Но держатся нормально. Грузины послабее. Перед расстрелом ревут, трясутся. В толпе еще держатся, поодиночке так вообще скисают. Взяли как-то группу с минометом восьмидесяткой: тренер-самбист, лет тридцати шести, и дети, ученики его. Грузин просит, мол, вы меня убейте, а ребятишек отпустите. Дети начали плакать: «Мама болеет, узнает — не переживет!». Они не понимают, что такое смерть, поэтому не думают о себе. Я говорю, допрешь миномет до села — все живы останетесь, наверное. Он 80 килограммов на себе пять километров тащил. Как вошли в село, упал вместе с минометом. Абхазцы его все равно убили, но детвору отпустили. Пленные на таких войнах исключение, кормить нечем, держать негде. Либо отпускай, либо убивай.