Родина имени Путина

1. Защита Отечества является трудовой повинностью малоимущих граждан Рассейской Резервации.

2. Гражданин Рассейской Резервации несет за военную службу в соответствии с коррупционной конъюнктурой местного военкомата.

3. Гражданин Рассейской Резервации в случае, если его убеждениям или материальному положению противоречит несение военной службы, а также в иных установленных федеральным законом случаях имеет право на замену ее лишением свободы.

ПОПУЛЯРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Никакой режим не сходит со сцены, не исчерпав всех своих возможностей.

Карл Маркс

Кто хочет основывать республику в стране, где много дворян, не может этого сделать, если сначала не истребит их всех.

Никколо Макиавелли

Большинство не подсчитывается, а завоевывается.

Лев Троцкий

Эта статья была начата мною еще в тюрьме. Отдельные куски ее я все же успел передать на волю. Но, к сожалению, большая часть работы была безвозвратно изъята сотрудниками изолятора, разглядевшими экстремизм в отечественной истории. Однако сохранились черновики, наброски и библиотека, возвращенная по освобождении.

Революционный 1917-й год, наверное, никогда не рассматривался как чисто историческое явление, и вряд ли когда-либо будет. Уж слишком заманчивая это карта для всякого политического пасьянса, для украшения исторической весомостью нехитрого философствования, для «неоспоримости» аргументации порой пустых и сомнительных выводов. И карта сия столь удобна и универсальна, что подходит под любую масть спектральной радужности общественно-политического небосвода. И редко кто удерживается от соблазна восхищений пред «героями» и проклятий «палачам» 1917-го, сохраняя подобно врачебному диагнозу предвзятость в оценках и субъективность заключений.

Революции имеют свои нерушимые законы и принципы, типичные движущие силы, сходство в очередности этапов ив их динамике. Не случайно отечественные исследователи пишут картину февральско-октябрьской трагедии России, словно репродукцию триумфа Кромвеля и победы французской Директории, внося поправку географии и эпохи легкими мазками красно-белого колорита национальной пастели.

Вот и юбилейный 2007-й, в честь 90-летия двух русских революций, стал плодовитым на публицистические и научные статьи, по сути, инерционные, обобщающие и повторяющие былые формулировки с не всегда гармоничной рефлексией на текущую повестку дня.

Так, главный редактор журнала «Отечественная история» А.Н. Медушевский в статье «Причины крушения Демократической республики в России 1917 года» («Отечественная история» № 6, 2007) восторженно определяет февраль 1917-го как победу идеалов демократии и «отправную точку современных демократических преобразований постсоветского периода». Формулу «февраль — октябрь» профессор Медушевский выводит следующий образом: «Либеральная модель переустройства России, начавшая складываться в ходе Великих реформ 60-х гг. XIX в. и получившая развитие в последующий период, стала практически осуществляться в ходе Февральской революции, столкнувшись с неподготовленностью общества и низким уровнем политической культуры масс (выделено мною. — К М.)». К причинам «крушения демократии в России» ученый присовокупляет «институциональные ловушки — ошибочные решения».

Подобные умозаключения профессора Медушевского могут свидетельствовать лишь об одном — о конъюнктурной предвзятости почти векового научного осмысления русской революции, швырявшей исследователей в крайности, и стрелявшей то с одной, то с другой стороны одних и тех же баррикад.

Каждый раз, обращаясь к русской смуте начала XX века, в поисках исторической правды мы всегда с фатальной неизбежностью упираемся в линию фронта Гражданской войны, в идеологическую траншею, разделившую непримиримые, взаимоисключающие теории и концепции, в неистовство приговоров и наивность прощений, героическую ненависть и циничное равнодушие, восхищенную патетику и надменную похабщину. Но в этой оглушительной канонаде мысли, растянувшейся на многие десятилетия, не было нас! Нашего человеческого, нашего неистребимо животного, нашего страстно-порочного. Избрав, по привычке, мерилом революции психологию масс, наука предпочла не размениваться на личное и личностное. Хотя именно оно, простое-людское, пугливонервное — и есть позвоночник нашей души, это природа силы и слабости, преданности и предательства, воли и трусости. Это единственная историческая константа, непоколебимая в веках.

Слабость всякой исторической концепции — ее отрешенность от реальности. Позиция наблюдателя удобна, но безответственна. Быть «над» значит быть «вне» событий, что, как ни странно, исключает точность оценок исследователя. Восторженная героизация или гневное развенчание личности — занятие достойное литератора, но не историка.