Родина крылья дала

А утро действительно было… Был для меня урок — урок ответственности за свои поступки и поступки тех, кто рядом с тобой. Много лет спустя, став военным летчиком-командиром, я всегда помнил об этом уроке. А тогда, в школе, я впервые по-настоящему понял, что без настоящей, осознанной дисциплины ничего толкового в жизни не сделаешь, ничего путного не добьешься. Понял и то, что нет суда строже, чем суд друзей — ох, и досталось мне тогда, особенно от Яди, Оли Судник, Зои Потапенок, Вали Зуенок и всех остальных. Эта принципиальность сохранилась в наших взаимоотношениях до настоящего времени. Принципиальность друзей… Как много она значит в жизни каждого человека.

Когда я теперь приезжаю в школу, то всегда захожу в общежитие. Там уже живут дети тех, кто его создавал. Уютные, прекрасно меблированные комнаты, великолепная столовая, везде цветы. Ребята любят свой дом, содержат в образцовом состоянии. Возможно, они не знают истории его создания. Но общежитие живет.

Не дожил, не увидел расцвета своего начинания Сигизмунд Иванович. Слишком много здоровья было оставлено им на партизанских дорогах. Рейсовый автобус, следующий из Борисова в Зачистье, часто делает незапланированную остановку возле лесистого холма рядом с Зачистьем. Это значит, что кто-то из бывших учеников принес цветы Сигизмунду Ивановичу, Екатерине Федоровне, учительнице немецкого, нашему верному другу — Ольге Судник.

Сейчас в Зачистье стоит новая, типовая школа. Оборудование в классах самое современное. Учатся здесь прекрасные ребята. И каждому выпуску кажется, что их класс — самый лучший.

Так считали и мы, выпускники 1959 года. И сейчас мы уверены, что школу свою мы любили сильнее всех, что и учителя нас тоже любили сильнее, чем всех остальных. И когда на встречах нашего класса мы видим классного руководителя Киру Петровну Пармон, учителей — Людмилу Ануфриевну Ермашкевич, Нину Михайловну Вальковскую, Галину Ивановну Камко, Николая Прокофьевича Тихоновича, Анатолия Петровича Сманцера и всех-всех остальных, — нам кажется, что мы никогда не расставались со школой. Впрочем, почему — кажется? Это неправильно. Мы никогда не расставались. Здесь формировалось наше мировоззрение, здесь мы учились ценить самое дорогое — человеческие взаимоотношения, дружбу, первую любовь. Мы ушли, но всегда остались учениками Зачистской школы, лучшей для нас школы во всем мире.

А выпускной наш был все-таки самым лучшим. Отзвучал школьный вальс, в руках аттестаты зрелости. Трижды, выйдя за околицу Зачистья, мы прощались, наконец, разошлись совсем, но через несколько часов все вернулись в свой класс. Девочки плакали. Ребята молча смотрели в окна. А потом дружно взялись за работу — своими руками заготовили саманный кирпич для новой постройки. Это был подарок школе от нашего класса.

И снова бродили и веселились, пели песни, вспоминали малейшие подробности нашей школьной жизни.

3 июля опять собрались в классе. Пришли учителя, подбадривали:

— Не переживайте, вы же будете встречаться, будете писать друг другу…— и, не договорив, отворачивались, доставали платочки.

Окончательно решили: идем на поляну, где собрались в день последнего звонка, — и расходимся.

Здесь на поляне и нашел меня почтальон из Белого. Он долго наблюдал за нами, потом отозвал меня в сторону.

— Тебе пришел вызов из Ленинграда, из академии. Надо завтра ехать. В военкомате уже все готово, — тихо шепнул он.

Но ребята услышали.

— Это ведь надолго, Володя. Как же так…

От волнения перехватило горло.

— Пишите по новому адресу. До встречи, — только и смог я сказать и зашагал не оборачиваясь. Шагал по дороге, которая вела меня в будущее.

Балашовское небо

Наша выставка в Мангейме пользовалась большой популярностью. Десятки тысяч жителей ФРГ уже посетили ее, познакомились с достижениями нашей страны в области науки и техники. Но поток посетителей не уменьшался. Приходилось работать до позднего вечера и мне. Большой интерес к космической тематике, стремление многих к непосредственному общению с космонавтом — все это подсказало одному из организаторов выставки Манфреду Давиду организовать мою встречу с посетителями выставки. Согласие было дано, и пресса оповестила о времени проведения этой пресс-конференции.

Забегая вперед, скажу, что разговор длился около четырех часов. Ни чай, ни кофе, ни минеральная вода уже не помогали. К концу голос у меня сел совсем, но довольны остались, на мой взгляд, обе стороны.

Каких только вопросов не было! Как живут советские космонавты, как и чем питаются в космосе, как выглядит Земля, трудно ли быть космонавтом и т. д. и т. п. Последовал вопрос, которого я здесь, признаться, не ожидал. Спрашивал пожилой немец:

— Расскажите, как вы стали космонавтом?

Трудно ответить на такой вопрос у себя дома, но еще труднее — за границей.

Сказать, что после прохождения медицинской комиссии был зачислен в отряд космонавтов, подготовился и полетел — значит, ничего не сказать.