Родина крылья дала

Остановились. Ничего не видно. Впереди появляется какая-то тень, сигналит: «Рулите за мной». И вдруг что-то происходит. Я еще двигаю вперед секторы газа, когда до сознания доходит — выключились первый и четвертый двигатели. Кое-как по занесенной полосе добираемся до стоянки, и здесь останавливаются второй и третий. Все сожжено до грамма — баки сухие.

Борттехник уткнулся в мое плечо. Не могу разжать правую руку, отпустить секторы. В кабине тишина. Что это? Сон или явь? Сказка или реальность?

Оцепенение постепенно проходит. А в голове пульсирует мысль: «Это наука. Наука на всю жизнь».

— Извини, командир, — тихо говорит борттехник, — за разговоры в Семипалатинске, за все извини. Виноваты мы все. Никогда от тебя не уйду. Всегда будем вместе летать.

Вот и стал я летчиком. Так получилось, что этот случай сделал меня взрослее на много лет. Но слишком дорогое это дело — учиться на своих ошибках.

Гагаринское время

В помещении дирекции выставки после многочасовой пресс-конференции начался очередной раунд вопросов-ответов. Каждому журналисту хотелось задать свой, никем не придуманный раньше, вопрос и получить на него не менее оригинальный ответ. Но, отвечая, я старался не оригинальничать, а говорить просто, ясно, правдиво. Часто вынужден был снова и снова возвращаться в неповторимые годы своей юности — то в летное училище в Балашове, то в пору самостоятельных полетов…

В один из таких моментов память вдруг мгновенно осветила интересный эпизод из курсантской жизни. Есть одна болезнь курсантская: полетать как можно ниже над землей. «Бритье»— так называют этот вид летной недисциплинированности. Чуть оперившись, совершив всего по два десятка самостоятельных вылетов, некоторые из нас начинали ощущать себя Чкаловыми. Песни пели только об авиации. В мыслях уже кто-то был испытателем, кто-то в небе Кубы (дни Карибского кризиса) вел воздушные бои с американскими летчиками. Делились секретами «бритья». Вячеслав Курмаз, мой земляк, был отчислен за это. Закончив пилотирование в зоне, он выполнил скольжение на одну из деревень. Он спикировал на двор дома, где женщина стирала белье. Родом она была из Белоруссии. В 1941 году она вот так же стирала белье в своем дворе. Рядом бегали два сына, и ползала младшая дочь. Воющий свист заставил поднять голову. В неистовом реве прямо на нее несся самолет. Приложив руку ко лбу, она непонимающе смотрела на него. Не слышала выстрелов, увидела только, что во дворе рвутся снаряды, что лежит в крови бездыханное тельце дочери, что от старшего сына ничего не осталось (прямое попадание снаряда), а младший, закрыв глаза руками, лежит на спине в луже крови. Так началась война для этой моей землячки — без объявления, без предупреждения. Дороги войны привели ее в эти края. Порой она считала себя сошедшей с ума, так как воющий самолет и погибшие дети были всегда перед глазами. Сейчас же, снова услышав вой, подняла голову и увидела самолет. Вскрикнула и упала, потеряв сознание. Из дома выбежал сын, сержант, приехавший в отпуск. Он только успел запомнить бортовой номер самолета и бросился к матери.

Мы оцепенели все, когда услышали этот рассказ. Курсант Курмаз из Минской области тоже сохранил в памяти пикирующие фашистские самолеты, которые пронеслись над его детством. Молча стоял он перед нами. Оправдываться не поворачивался язык. Повзрослели и мы, особенно те, у кого еще не прошло детство, кого тянуло на воздушное хулиганство. Приговор был краток: отчислить из курсантов. Комитет комсомола тоже вынес суровое наказание. Я своей рукой записал в учетную карточку: «Строгий выговор за воздушное хулиганство». Год прослужил Вячеслав Курмаз в роте охраны. Однажды его вызвали к начальнику училища. В кабинете была женщина. Какое же доброе сердце надо иметь в груди, чтобы после долгих месяцев пребывания в больнице, узнав, что этого курсанта отчислили из училища, пойти к начальнику и просить его, просить со слезами на глазах, чтобы дали возможность провинившемуся снова учиться летать.

Сердца наших матерей! Сколько же вы вынесли?! Ни горе самых тяжелых утрат, ни ужасы войны не сделали вас черствыми. Для вас все дети были всегда родными детьми…

…А вопросы журналистов не кончаются. Надо набраться терпения. Работать на выставке придется еще очень много.

Интересный вопрос мне задал корреспондент газеты «Унзере Цайт», который спросил об общественной атмосфере в канун полета Юрия Гагарина. Как восприняли мы, юность того времени, это эпохальное событие? И что я сам чувствовал в тот день — 12 апреля 1961 года. Ответ был очень короткий: «Сообщение о полете Ю. А. Гагарина я услышал в поезде на станции Лиски в Воронежской области. Вместе с группой курсантов-земляков ехал домой на очередные каникулы. Известие воспринято было с огромной радостью и ликованием».

Ответил так, сказать же хотелось больше.

На весенние каникулы курсанты разъезжаются дружно. Короткая остановка на балашовском вокзале, и десятки парней в серых шинелях один за одним прыгают в тамбур. Поезда увозили нас на Москву, Харьков, Минск.