Родина крылья дала

Для геологов мы нанесли на карту 79 разломов земной коры, 28 кольцевых структур. Работу эту вели в полете постоянно, используя различные условия освещенности, цветовую гамму растительного покрова, характерное распределение утренних туманов. Эти геологические объекты интересовали специалистов — разломы являются указателями залежей руд черных и цветных металлов, а кольцевые структуры подсказывают, где искать нефть и газ.

За 18 суток до окончания полета — 14 октября — я записал в дневнике короткую фразу: «Ключ к разгадке многих явлений и процессов, происходящих на Земле, находится на орбитальных станциях, которые должны и которые будут летать».

1 ноября я сделал последнюю запись:

«Закрыта страница. Программа выполнена. Завтра на Землю. Без лишних слов: я доволен работой, счастлив, что на мою долю выпала такая сложная и ответственная работа. Завтра спуск. Завтра — здравствуй, Земля!»

И вот мы пошли на спуск. Перегрузки сильнее и сильнее вдавливали в кресло. После долгого пребывания в невесомости они казались нам значительно более сильными, чем на самом деле. Я, например, оценил их как семикратные. Ждем раскрытия парашюта. Он вводится неожиданно. В эфире слышны голоса: это поисковые самолеты и вертолеты. Они сопровождают нас к месту посадки. Спускаемый аппарат лег на бок. Снаружи стучат. Отвечаем. Значит, нормально. Открывается люк. Первым к нам врывается запах Земли. Здравствуй, родная! Радостные и счастливые лица. Я смотрю в небо, облака низко над горизонтом. За ними — космос. Там мы проработали 140 суток. И мне снова захотелось туда.

Земные трассы и дела земные

В первые часы пребывания в гостинице «Космонавт» на космодроме кроме всеобщего возбуждения и радости от встречи с друзьями, специалистами, которые нас готовили и провожали в полет, чувствовалась и напряженная озабоченность. Иванченкова и меня разместили в отдельных комнатах напротив друг друга, там за нами вели наблюдения врачи. С закрытыми глазами я лежал в кровати, вспоминал отдельные детали полета и посадки.

После приземления и выхода из спускаемого аппарата я встал на ноги и приветствовал прибывших на место посадки специалистов. Неожиданно в глазах все посерело, лица исчезли, и я еле успел сесть в подготовленное заранее кресло. Сердечно-сосудистая система ослабела, она не могла держать столб крови, чтобы в полную меру питать мозг. Но с каждым часом состояние улучшалось. Часа через три с помощью врачей мы могли передвигаться, но каждый шаг давался с трудом. Казалось, что свинцовой тяжестью налились ноги и руки. Даже ручные часы вызывали ощущение чувства тяжести. Уже в гостинице начались вестибулярные расстройства. Кружилась голова, неприятные ощущения заполняли все уголки организма. Врач экипажа, наш добрый Иван Матвеевич Резников, периодически подносил нашатырь, протирал им виски. Я попросил, чтобы он принес зеркало. Глянул на себя — лицо бледное, серое.

Через некоторое время ко мне зашел Александр Иванченков. Он шел вдоль стенки, опираясь о нее рукой, ноги некоординированно выбрасывались вперед, но глаза радостно светились. Саша присел на край кровати, опрокинулся на подложенную врачом подушку.

— Командир, я пришел поздравить тебя с успешным окончанием рекордного 140-суточного полета, — улыбаясь, пожал он мне руку.

Действительно, мы за послепосадочной суетой даже и не поздравили друг друга. Приятно было ощущать, что 140 суток, проведенных вместе, не породили в наших взаимоотношениях ничего другого, кроме заботы друг о друге, уважения и внимания.

— Не раскисай, Володя, пройдет все, — поддержал меня бортинженер. И неожиданно сделал кажущееся на первый взгляд абсурдным предложение: — Давай сходим на несколько минут в сауну, поплаваем в бассейне.

От такого неожиданного поворота разговора я даже присел рядом с ним.

— Пошли, — согласился я, — если врач разрешит.

Сауна была легкой. Температура около 80° , но ощущение приятного тепла, наполнявшего все тело, разгоняло тяжесть от вестибулярных расстройств. Но самым приятным было купание в бассейне. Наши врачи заполнили его теплой водой. В бассейне мы как будто снова вернулись в невесомость. Сразу легче стало суставам, появилась легкость в руках и ногах. Плескались долго. Врачи смотрели на нас, улыбались, но не торопили, хотя стрелки часов давно перевалили за полночь.

Сон после процедур с сауной и бассейном у нас был, как у младенцев. Проснулся сам, никто не будил. Открыл глаза — потолок. Машинально схватился за край кровати, боясь упасть — как в колодец. Не сразу дошло до сознания, что я уже на Земле. За дверью шепот врачей. Таков уж наш удел, что сразу после посадки мы попадаем к ним в руки на исследования. Задача у них непростая: разобраться, как повлияло на нас длительное пребывание в невесомости, что надо сделать, чтобы тем, кто полетит после нас, было легче и при более продолжительных полетах.