Родина. Марк Шагал в Витебске

Слышим пренебрежительный голос А. Ромма из его воспоминаний о Шагале: «Утром он мог позировать как грозный революционер, вечером, узнав, что у его тестя – богатого ювелира – опять был обыск, он шептал о том, что такая жизнь – сплошное безобразие и пр. Однако стоило пропасть одному его эскизу, и он повесил на стене мастерской приказ: “В случае ненахождения будут приняты строжайшие меры вплоть до расстрела!” Это вызвало негодование художников, и я, не спросясь Шагала, велел удалить эту бумажку»[292].Это ж насколько важен был для нашего героя этот «эскиз», что он угрожал за его кражу «расстрелом»! «Эскиз» ли это был вообще? Или язвительность в отношении бывшего друга помешала признаться А. Ромму в том, что украли вовсе не эскиз, а полноценное полотно, написанное на холсте; ведь какой смысл ученикам из бедноты воровать эскизы, которые обычно создавались на картоне, а вот холст – совсем другое дело! И первое ли это было полотно, исчезнувшее у бедного Шагала в Витебске? Сколько вообще его картин было разорвано на фрагменты и замалевано ученическими постановками? Что характерно, в процитированном отрывке из Ромма мы видим, как вслед за «эскизом» бесследно и необъяснимо (для Шагала) исчезает и бумажка с просьбой вернуть живопись.

Витебск сделался черной дырой, высасывавшей в пустоту, в небытие, в забвение все, чего тут касалась рука М. Шагала. Исчезали живописные полотна, исчезали панно, исчезло враз, полностью и навсегда вообще все праздничное оформление города для первой годовщины Октябрьской революции, о котором шла речь во второй части.

А. Шатских отмечает[293], что торжественное убранство зданий и улиц 7 ноября 1918 г. было специально подготовлено таким образом, чтобы панно, банты, гирлянды и попугаев можно было бережно снять, поместить на склад и достать к следующему празднику. Поскольку плакаты и панно были в большинстве случаев выполнены на долговечных материалах и качественными красками, законсервировав их определенным образом (т. е. аккуратно свернув и поместив на хранение в сухом помещении), их можно было бы использовать к 7 ноября долгие годы – вплоть до войны, а может, и после нее. Однако кумач, холсты по эскизам Шагала и панно комитета по украшению улиц исчезли уже к 7 ноября 1919 г.: футуристический карнавал, как мы видим из газет, не повторился, был единственным в своем роде.

Козы и арлекины, думается, еще долгое время призраками проступали на многочисленных витебских агитационных стендах и транспарантах: тут рядом со словом «Даешь!» выглянет плохо, в один слой, закрашенное сказочное животное, там возле призыва «Долой!» взмахнет крылом ангел.

И даже письма, которые после эмиграции Шагал слал в Витебск из Парижа своим немногочисленным адресатам, оказались изуродованы, причем как пошло! Из-за ярких заграничных марок! Холсты шли на ученические эскизы, а слова – вместе с выдранными по живому штампиками – в кляссеры неизвестных филателистов. Читаем у Вознесенского: «…высвобождает из казенного конверта парижскую открытку, помеченную 7 января 1937 года: “г. Витебск. Художнику И. М. Пэну. Как Вы живете? Уже давно от Вас слова не имел, и как поживает мой любимый город? Я бы, понятно, не узнал его… И как поживают мои домики, в которых я детство провел и которые вместе с Вами писали…” Остальные слова погублены, вырезаны из открытки вместе с маркой любителем филателии. Знал бы он, что эти слова на обороте клочка картона ценнее любой марки!.. Остались обрывки фраз: “Когда помру… обещаю Ва… Преданн…”»[294]. Что значит этот «Преданн…»? «Преданный Вам» или «Преданный Витебском»? Ответ – где-то в истлевших кляссерах.